Далее, Болховитиновым же сообщается, что записку Муравьёва от 1853 года рассматривали в комитете с участием генерал-адмирала Константина. Но почему тогда Константин в 1857 году не включил в число возможных экспертов и Муравьёва? Тот был авторитетен, был — если верить Болховитинову — сторонником продажи, да и лично был к великому князю достаточно близок. И официальные биографы Константина подчёркивали, что «каждое, сколько-нибудь важное, дело было изучаемо им лично»…

Но вот в том-то и штука: а был ли мальчик?

Всю историю с официальной (!) запиской Муравьёва и её рассмотрением Болховитинов приводит, ссылаясь почему-то не на её архивные реквизиты по типу: «Архив…, фонд №, опись №, дело №, лист хранения №», как обычно, а на давнюю — 1889 года книгу некоего Б.В. Струве «Воспоминания о Сибири, 1848–1854 г.».

А как же «лист хранения»? Почему вдруг ни записки, ни протоколов комитета нет в архивах? А если они есть, почему Николай Болховитинов кивает на Бернгарда Струве? Этот заурядный статский советник, назначенный в 1858 году вице-губернатором в Астрахань (Константин называет его Штруве Астраханский), к великому князю отношение имел. Причём Бернгард Васильевич был, кроме прочего, отцом Петра Бернгардовича Струве — фигуры тоже не очень чтобы ясной… Ренегат от марксизма, кадет, идеолог Белого движения, организатор эвакуации армии Врангеля из Крыма и профессор-эмигрант в одном лице — вот краткий исторический портрет Струве-сына… А ведь яблоня от упавшего яблока стоит недалеко, и граждански сомнительный сын вряд ли имел граждански состоятельного отца. Так что история с «запиской Муравьёва» выглядит скорее как давняя фальсификация, призванная облагородить неприглядную историю с продажей Русской Америки и пригладить роль в ней великого князя Константина… А заодно и бросить тень на Н.Н. Муравьёва-Амурского, мягкостью к бездарям типа Струве не отличавшегося.

Правда, если быть точным, то в сдаче интересов Русской Америки обвинял Муравьёва и постаревший декабрист Дмитрий Иринархович Завалишин (1804–1892), однако и здесь не всё просто. Завалишинские «Записки декабриста» были опубликованы посмертно — в 1906 году, и не исключено, что Завалишин относительно позиции Муравьёва пользовался «испорченными телефонами» того же Струве-отца. Хотя особым энтузиастом оставляемой в небрежении и постепенно хиреющей Русской Америки Н.Н. Муравьёв-Амурский быть не мог, считая, что надо всемерно развивать русский Дальний Восток.

Много поработавший в архивах Иван Миронов цитирует, правда, записку Муравьёва (ещё не Амурского) от весны 1853 года, указывая её место нахождения в архиве (АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 34. Д. 3. Л. 16). Однако, во-первых, не только ведь в горбачёвские времена изготовлялись фальшивки типа «катынской». Во-вторых же, в письмах и записках великого князя Константина конца 1850-х и начала 1860-х годов ссылок на мнение Муравьёва, как мы это увидим, почему-то нет.

ВЕРНЁМСЯ, впрочем, опять к нашим августейшим баранам… 23 марта 1859 года Константин писал брату из Неаполя: «Любезнейший Саша! Душевно благодарю Тебя за милое и интересное это письмо. Так же как и Ты я надеюсь, что наш союз с Франциею поведёт к пользе и славе нашей дорогой Матушки России… Если Англия не перепутает всего своей всегдашней двойственностью, я убеждён, что тогда всё пойдёт хорошо и что мы останемся в покое». А через несколько лет этот же адресат будет отправлять эскадры Попова и Лесовского к атлантическим и (увы!) тихоокеанским берегам Америки для антифранцузских и антианглийских демонстраций.

Оба монархических брата будут «сближаться» с «республиканцами»-янки в непонятно кем внушённой им уверенности, что США, распространяясь по континенту, «рано или поздно встретятся там с нами…», и, значит, Русскую Америку надо сдавать, пока не поздно. А ведь на деле этого не произошло — штат Аляска по сей день отрезан от основной территории США, и от ближайшей бывше-русской и ныне-американской точки штата Аляска на тихоокеанском побережье Северной Америки до штата Вашингтон — чуть ли не тысяча километров! Между Аляской и основной территорией США как была в XIX веке, так и осталась Канада.

Однако Константин почему-то верил во всесилие США, одновременно разглагольствуя о патриотизме, и в конце 1857 года — 7(19) декабря возобновил своё представление Горчакову. Он — то ли с собственного «большого» ума, то ли с чей-то подачи — заявлял, что не следует-де соединять в одном лице «купца и администратора» и что «подобное соединение крайне вредно для подвластных компании народов». Речь — о прекращении компанейского управления Русской Америкой.

Якобы широко образованный «реформатор» Константин как-то упускал при этом из виду, что на «подобном соединении» держались все успехи колониальной политики западных держав, что Вест-Индская и Ост-Индская компании как раз и были образцами такого соединения и что нечто подобное представляла собой соперница РАК — «Гудзонбайская» компания, Компания Гудзонова залива. Да и русские Григорий Шелихов, Александр Баранов, Иван Кусков, Михаил Булдаков были не только талантливыми купцами, но и талантливыми администраторами. А вот соединять пост высшего администратора с замашками русского барина как в случае компании братьев Романовых, было действительно крайне вредно для подвластных этой «компании» народов.

Креол Кашеваров тоже считал, что в Русской Америке необходимо от компанейского управления переходить к прямому государственному, но эта идея высказывалась им в предположениях, прямо противоположных великокняжеским. Константин тем самым хотел упростить акт продажи, а Кашеваров имел в виду упрочнение положения Русской Америки как неотъемлемой части Российской империи.

Письмо Константина от 7(19) декабря 1857 года излагало, кроме прочего, пожелания США относительно «уступки» им российских американских владений, переданные через российского посланника Стекля. «Пожелания» были изложены, говоря языком современным, в стиле «мягкой силы», но великий князь (и ещё более «великий патриот») Константин находил эти пожелания приемлемыми. Кроме прочего, в письме содержалось предложение направить в колонии РАК «несколько самых способных гражданских чиновников и морских офицеров для отревизования колониального управления Российско-американской компании…». Через несколько лет эта идея найдёт своё воплощение в посылке в Русскую Америку ревизора министерства финансов С.А. Костливцева и капитан-лейтенанта П.Н. Головина, о чём — в своём месте.

В письме Горчакову Константин писал: «Все соображения сии прошу, Ваше Сиятельство, повергнуть воззрению Государя Императора и уведомить меня о последующем повелении Его Императорского Величества». Современный исследователь вопроса Иван Миронов справедливо оценивает последний великокняжеский словесный пассаж как указание Константина «на необходимость давления А.М. Горчакова на Императора («императора» почему-то и у Миронова с заглавной буквы. — С.К.)» и, одновременно — просьбу Константина о поддержке такого «наиболее авторитетного в международных делах лица, каким являлся А.М. Горчаков».

Однако и «наиболее авторитетное в международных делах лицо» не рвалось проявлять инициативу. При всей бюрократической холодности Горчакова к подлинным интересам России он был — как-никак — в юности сотоварищем по Лицею Пушкина, Пущина, Кюхельбекера и не мог, как умный человек, не понимать, что дело-то затевается царями не просто сомнительное, а прямо преступное! Впервые в русской истории верховная российская власть намеревалась не прирастить национальную территорию, а сбыть часть её как штуку лежалого сукна. Да и не клочок какой-то там, а огромные земли, составляющие более 10 % территории всей империи…