— Ваше императорское высочество, я не знаю, как бы мне надлежало ответить тому, кто мне сказал бы такое слово, но я не отвечаю на оскорбления только двум категориям лиц, а именно: французским кокоткам и великим князьям».

И вот уж тут никаких дополнительных пояснений не требуется точно! И так ясно, почему Николай Баранов стал смертельным врагом великого князя Константина Николаевича — второй, если не первой видимой фигуры в истории с продажей Русской Америки.

А КАКОЙ же была формально первая фигура в этой неприглядной, преступной истории, то есть император Александр II?

Ну, он был, например, лично мужественным человеком. Князь-анархист Кропоткин со слов спасённого царём медвежатника сообщает, что однажды, когда медведь, не убитый первым выстрелом Александра, смял охотника, бросившегося на выручку с рогатиной, царь теперь уже сам пошёл на помощь и застрелил медведя выстрелом в упор.

Ну и что нам после этого — пустить слезу от умиления?

Пожалуй, всё же нет… От самодержца, единолично ответственного за державу, требуется, прежде всего, иная смелость — смелость государственного замысла и решимость претворить его в дело. А как раз этой смелости у царя и не наблюдалось. Он был этаким несколько флегматичным шармёром, вальяжным русским барином средней руки, среднего интеллекта, средних вкусов и даже средней порочности, заставлявшей его заказывать порнографические картинки придворному художнику Зичи… У него и увлечения были типичного русского барина: охота, карты и женщины… А возглавлял-то он огромное государство на одном из важных переломов его исторического бытия.

Вот ещё оценки Кропоткина, и верить им можно, поскольку князь память имел прекрасную, ум — ясный и связи — высокие:

«Повсеместно в министерствах, в особенности при постройке железных дорог и при всякого рода подрядах, грабёж шёл на большую ногу. Флот, как сказал сам Александр II одному из своих сыновей, находился «в карманах такого-то». Постройка гарантированных правительством железных дорог обходилась баснословно дорого…

Один мой знакомый захотел основать в Петербурге одно коммерческое предприятие… Ему прямо сказали в министерстве внутренних дел, что 25 % чистой прибыли нужно дать одному чиновнику этого министерства, 15 % — одному служащему в министерстве финансов, 10 % — другому чиновнику того же министерства, а 5 % — ещё одному. Такого рода сделки совершались открыто, и Александр II отлично знал про них. О том свидетельствуют его собственноручные заметки на полях докладов государственного контролёра…

Много раз было доказано, что сельское духовенство так занято требами, что не может уделять времени народным школам… Тем не менее высшее духовенство, пользуясь ненавистью Александра II к так называемому революционному духу, начало поход с… лозунгом «или приходская школа, или никакой»…

Вся Россия желала реальных школ; но министерство открывало только классические гимназии…

На техническое образование — в стране, нуждавшейся в инженерах, учёных агрономах и геологах, — смотрели как на нечто революционное… Ежегодно несколько тысяч молодых людей не попадали в высшие технические учебные заведения по недостатку вакансий».

Такой была та подлинная «идейная» база, на которой строились августейшие прожекты продажи Русской Америки. Вернёмся, однако, к августейшему брату императора — великому князю Константину Николаевичу… В весеннем письме Горчакову из Ниццы в 1857 году Константин писал:

«Продажа эта была бы весьма своевременна, ибо не следует себя обманывать и надобно предвидеть, что Соединённые Штаты, стремясь постоянно к округлению своих владений и желая господствовать нераздельно в Северной Америке, возьмут (?! — С.К.) у нас помянутые колонии, и мы будем не в состоянии воротить их. Между тем эти колонии приносят нам весьма мало пользы, и потеря их не была бы слишком чувствительна и потребовала только вознаграждения нашей Российско-американской компании. Для ближайшего обсуждения этого дела и вычисления ценности колоний казалось бы полезным истребовать подробные соображения бывших правителей колоний: адмирала барона Врангеля, контр-адмирала Тебенькова и отставного контр-адмирала Этолина, находящихся в Петербурге, имея, впрочем, в виду, что все они могут иметь несколько пристрастный взгляд как члены Американской компании и притом как лица, которые провели лучшие годы жизни в колониях, где пользовались большой властью и значением».

Итак, генерал-адмирал Константин предлагал Горчакову воспользоваться опытом бывших правителей Русской Америки и тут же, с маху, обвинял адмиралов в предвзятости. Это было и не очень понятно, и не очень красиво — особенно по отношению к Врангелю, бывшему морскому министру, который в Петербурге пользовался, надо полагать, большими всё же властью и значением, чем у чёрта на куличках в Русской Америке. Да и директор Кораблестроительного департамента Морского министерства Тебеньков тоже был в русской столице не совсем без власти и значения.

Но это ещё — ладно!

Однако в письме Константина и вообще всё было: что ни слово, то — вопрос. Откуда, например, у великого князя, если и выезжавшего дальше Ниццы, то — в Лондон, возникло мнение, что колонии приносят мало пользы? Он что — там бывал? Значит, кто-то его соответственно ориентировал… Но кто? Хотя Константин сам называл компетентных экспертов, и все они были его подчинёнными, все — по морскому ведомству, он их для своего осведомления перед написанием серьёзнейшего письма Горчакову не привлёк. А мог бы адмиралов и вызвать в Ниццу, собрать совет. Мог бы и сам из Ниццы до русской столицы ради такого дела добраться.

Казалось бы, надо было вначале посоветоваться с людьми знающими, а уж потом теребить через Горчакова брата-царя — именно с этой целью письмо великим князем и было написано. Конечно, Константин был не так чтобы светлого ума, но для того, чтобы понять необходимость квалифицированных консультаций, особого-то ума и не надо — достаточно минимума здравого смысла, минимального чувства ответственности и минимальной порядочности.

Но кто же Константина в этой его Ницце надоумил насчёт поправки российских финансов за счёт продажи российских колоний? Да ещё и уверил в их абсолютной бесперспективности?

А?

И ещё вот о чём надо бы сказать…

Н.Н. Болховитинов, приводящий письмо Константина в монографии 1990 года «Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834–1867» и в трёхтомнике «История Русской Америки» 1999 года, прикладывает в обоих изданиях также записку графа Н.Н. Муравьёва-Амурского, якобы адресованную им ещё в 1853 году Николаю I, где Муравьёв якобы утверждал, что владычество Североамериканских Штатов по всей Северной Америке «натурально» и что «нам нельзя не иметь в виду, что рано или поздно придётся им уступить североамериканские владения наши».

Тут тоже возникает ряд вопросов. Во-первых, если было так, то почему Болховитинов утверждает, что впервые идея о возможности продажи была официально выдвинута Константином? А что, записка генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьёва-Амурского императору Александру II — документ неофициальный?