Она молчала.

— Почему мне туда нельзя?

Она только покачала головой.

— Скажи, — настаивал я.

— Это опасно из-за него.

— Из-за кого? О ком ты говоришь?

С огромным трудом она выговорила всего одно слово:

— Обещай!

— Как я могу обещать сам не знаю что? И почему ты хочешь, чтобы я дал обещание именно сейчас? — Тут у меня внезапно открылись глаза: — Нет, мама! Все будет хорошо.

Ее голова откинулась назад, но через несколько мгновений она вновь попыталась заговорить.

— Моя записная книжка, — прошептала она наконец.

Рукой, жутко сходной с лапой попавшего в капкан животного, она слабо цеплялась за карман. Я вынул оттуда книжечку в кожаном переплете, которую так часто видел. Из книжки выпал кусок карты, который я в свое время дал матушке; там по-прежнему что-то лежало — сложенная пополам бумага или письмо. Меня осаждали противоречивые чувства. Неужели я узнаю наконец тайну, о которой так долго гадал? Я показал матушке книжку, она слегка кивнула и повернула голову к камину.

— Сожги ее, — сказала она.

Грудь мою сдавило, я с трудом дышал.

— Нет! — воскликнул я.

— Пожалуйста, Джонни.

В ужасе на нее вытаращившись, я затряс головой. Что же, мне не суждено узнать тайну моего рождения?

— Тогда дай мне.

Я протянул ей книжку, она слабой рукой стала ее листать, нашла, вероятно, то, что искала, ухватила несколько страниц и попыталась их вырвать. Это потребовало всех ее сил; она в изнеможении откинулась назад.

Дав мне вырванные страницы, она потребовала:

— Сожги хотя бы эти.

Я подошел к очагу и положил листки на самый краешек, рядом с едва теплившимся огнем. Оглянулся — матушка наблюдала. Тогда я сунул листки в глубину, и их охватило пламенем. Последив, как на почерневшей бумаге проступают серебристые следы чернил, я вернулся к матушке и опустился рядом с ней на колени.

— Дорогой мой мальчик, — чуть слышно прошептала она, — Мне не хочется вот так тебя покидать.

— И не нужно, — взвился я. — О чем ты только говоришь? — Немного успокоившись, я добавил: — А теперь постарайся заснуть. Еще почти ночь. Днем я выйду и куплю нам еды. У меня есть еще немного денег.

По правде говоря, у меня оставалось всего пять с половиной пенни. Когда мы их израсходуем, подумал я, придется просить милостыню, хотя оставалась еще одна возможность, казавшаяся мне самой многообещающей.

— Мама, я знаю, ты не согласилась с тем, чтобы обратиться за помощью к сэру Персевалу. Но ты тогда была испугана, запуталась. Теперь-то ты понимаешь, для них самое главное, чтобы мы были живы и благополучны? В его интересах, чтобы мы спаслись от нашего врага и жили в надежном тайном месте. Понимаешь, правда, мама? — повторил я.

Она что-то пробормотала, и я наклонился, чтобы расслышать.

— Нет, — тихо проговорила она.

— Да, — настаивал я. — Я понимаю лучше, чем ты. В этом, по крайней мере, мистер Степлайт не врал; я уверен, сэру Персевалу действительно нужно, чтобы мы были живы и благополучны, особенно теперь, когда кодицилл попал в руки нашему врагу. Послушай, что я скажу. Скоро мы к нему пойдем и попросим помощи. Много денег мы у него не потребуем. Каких-нибудь сто фунтов в год. Для такого богатого джентльмена это безделица…

Уже совсем рассвело, народ в комнате зашевелился. Я заметил, что старуха Лиззи наблюдала за нами из своего угла.

Матушка внезапно привстала и устремила на меня страшно напряженный взгляд.

— Глупости! Зачем ты это говоришь? Мистер Ассиндер сказал мне: сэра Персевала и его жену сейчас не заботит наша судьба. Им не нужно, чтобы мы были живы. — Из глубины ее груди вырвался жуткий кашель. — Ты тоже считаешь меня дурочкой? — с трудом выдохнула она. — Зачем все вокруг лгут мне?

— Мама, я тебя не понимаю. Это я, Джонни. Я тебе не лгал.

— Я знаю, кто ты. — Она смотрела на меня все так же напряженно. — Ты всегда меня презирал, для тебя я дурочка.

— Нет! — выкрикнул я.

Она жестоко закашлялась, почти до рвоты, закрыла рот руками, и я с ужасом заметил на ее ладонях пятна крови.

Я схватил ее за руку, и моя рука почти сомкнулась на ее запястье, такое оно было тонкое.

— Оставь меня! — воскликнула она, стряхивая мою руку.

Ее голубые глаза дико блуждали, я заглянул в зрачки — они были пусты. В эту ужасную минуту мне вспомнилось, как я следил в Мелторпе за мальчишками, которые швыряли камнями в пойманную кошку. По подбородку матушки стекала кровь, губы посинели.

— Мне так страшно! — выдохнула она. — Помоги мне! — И, к моему ужасу, позвала: — Мама!

Словно бы откликнувшись на зов, к нам подошла старуха и не без волнения заметила кровь:

— Ох. Этого я и боялась. Это белая чума. — Заметив мой недоумевающий взгляд, она пояснила: — Чахотка.

— Позовите лекаря! — крикнул я.

— Ну да, — невесело хмыкнула она, — явится сюда лекарь, как же. Да и слишком далеко зашло дело.

Матушка судорожно ловила воздух, и старая женщина внезапно склонилась, взяла ее за голову, потянула вперед, а потом принялась хлопать по спине.

— Перестаньте! — крикнул я.

Но она не слушала, пока я не схватил ее и силой не оторвал от матушки; тогда она, ругаясь сквозь зубы, отступила. Матушка откинулась назад и лежала спокойно.

— Я прав, мама, — немного погодя заговорил я, желая ее подбодрить. — Увидишь. Мы получим немного денег от сэра Персевала и тогда, как тебе хотелось, сможем снять домик в Солсбери.

Голова ее была повернута слегка в сторону, и я не знал, слышала ли она меня. Я продолжал вполголоса, на случай, если она заснула:

— Я пойду в школу, через несколько лет поступлю на работу подручным, тогда я смогу нас обоих содержать. — Мой голос прерывался. — Увидишь. Все у нас будет как раньше.

Я склонился над матушкой, голова ее по-прежнему была отвернута. Глаза как будто были открыты, и я не знал, спит она или все же нет.

— Мама, — прошептал я.

На меня упала тень, и я поднял глаза. Рядом стояла ирландка, которая прежде дала мне хлеба; выражение ее лица было мне непонятно. Она склонилась и взялась за край рваного одеяла. Она натягивала его все выше, и, поняв, что она делает, я крикнул: «Нет!» Она посмотрела на меня и, когда я отвел руку, продолжила натягивать одеяло, пока оно не скрыло матушкино лицо.

Теперь я приглашаю вас вернуться со мной в дом 27 на Голден-Сквер, где в уже знакомой нам элегантной комнате мы находим миссис Фортисквинс, ожесточенно спорящую с посетителем.