может быть больно, — признался я, прижимаясь своим лбом к ее лбу, в то время как мое сердце так сильно билось о грудную клетку, что я мог слышать его. — Я не хочу причинять тебе боль.

— Я не боюсь, — прошептала она, обнимая меня за талию и приподнимая бедра.

Я мог чувствовать ее; такая теплая, горячая и чертовски совершенная, и, Господи Иисусе, как же мне было страшно. Я никогда в жизни так не боялся что-нибудь сломать, как в этот момент с этой девушкой. Она была девственницей, но я был единственным, кто дрожал так сильно за нас обоих. Я слишком сильно переживал за нее. Я любил ее больше, чем это было безопасно для меня.

— Я хочу этого, — прошептала она, обвивая руками мою шею и притягивая мои губы к своим. — Я обещаю, — добавила она, прежде чем прижаться своими губами к моим. Ее язык вторгся в мой рот, поглаживая меня тем сладким, пробным прикосновением, которого я так жаждал.

Глубокая дрожь прокатилась по мне, и я зажмурил глаза, прежде чем войти в нее одним уверенным толчком. Шэннон захныкала, и я застыл, сердце бешено забилось в моей груди. — Ты в порядке?

Кивнув, она прильнула к моей шее и снова прижалась своими губами к моим. — Продолжай целовать меня, — взмолилась она.

Не двигая бедрами, я продолжал целовать ее, отчаянно пытаясь унять боль, которую, я знал, она чувствовала, когда ее тело дернулось и напряглось под моим. — Я люблю тебя, — шептал я между поцелуями, снова и снова, когда эмоции, которые я никогда в жизни не испытывал, захлестнули меня — все ради, потому что, и были направлены на эту девушку. — Я так сильно люблю тебя, Шэннон, как река.

Я держался за свой самоконтроль едва ли не зубами. Перспектива двигаться внутри нее была почти невыносимой для меня. Она была такой тугой, такой чертовски теплой. Каждый раз, когда она сжималась, сдавливая мой член, как тисками, мои глаза закатывались. Тихие, нуждающиеся всхлипы и стоны, срывавшиеся с ее губ, когда она привыкала к ощущению меня внутри себя, убивали меня.

Иисус…

— Ты в порядке? — прошептал я, борясь с непреодолимым желанием погрузиться в нее по самую рукоятку. Опершись на локоть, я обхватил ее щеку свободной рукой и погладил ее нос своим, наблюдая за ее лицом похотливыми глазами. — Шэн? — Прижавшись своим лбом к ее, я прерывисто выдохнул: — Я уже могу двигаться?

— Нет… пока, — выдохнула она, впиваясь ногтями в мои лопатки и прижимаясь ко мне всем телом.

— Все в порядке, — успокаивал я, целуя ее в губы, а затем переходя к шее. — Ты такая красивая.

— Джонни… — ее слова оборвались, и она выгнула бедра вверх, заставляя меня скользнуть глубже в нее.

Я не смог сдержать стон, вырвавшийся из моего горла, когда она сжала меня сильнее, и мои яйца напряглись.

— Я хочу тебя, — прошептала она, медленно продвигаясь вверх. — Я хочу, чтобы ты двигался во мне.

— Ты уверена? — Прохрипел я, не сводя с нее глаз.

— Да, теперь все хорошо. — Шэннон выдохнула, ее щеки вспыхнули. — Тебе хорошо во мне.

Ах, черт.

Прерывисто выдохнув, я наклонился и поцеловал ее, медленно выходя из нее, прежде чем снова погрузиться в нее, грудь вздымалась от усилий, которые требовались, чтобы не кончить. — Это нормально?

Застонав мне в рот, Шэннон кивнула и покачала бедрами напротив моих, пока мы создавали медленный, нежный ритм. Проведя рукой вниз по ее телу, я обхватил ее бедро вокруг своей талии, заставляя нас обоих застонать, когда от этого движения все стало более глубоким, плотным, связанным.

— С тобой так хорошо, — прошептала она, дрожа подо мной. Ослабив мертвую хватку, которой она сжимала мою шею, она расслабилась на матрасе и провела руками по моей груди и бокам. — Ты такой красивый.

Господи Иисусе, она убивала меня. — Это ты прекрасна, — прорычал я, двигаясь немного быстрее, когда начала нарастать знакомая волна удовольствия. — Черт, — простонал я, снова завладевая ее губами. — Шэннон, мне нужно… Черт, мне нужно…

Бах, бах, бах…

— Джонни, милый, папа вернулся к китайцам. Он купил тебе куриные шарики.

Нет.

Нет.

Боже милостивый, нет!

— Эта чертова музыка тебя оглушит.

Я запер дверь?

Правда ли?

Я, блядь, не мог вспомнить!

— Джонни, — прошипела Шэннон, широко раскрыв глаза от ужаса, и ударила меня кулаком в грудь. — Твоя дверь…

— Не открывай дверь! — взревел я, резко вырываясь из Шэннон, а затем запаниковал, когда она поморщилась от боли. — О черт, Шэн, детка, ты в порядке?

— Дверь, — выдавила Шэннон. — Закрой дверь.

— Джонни, любимый, ты меня слышишь? — Позвала мама. — Я вхожу.

— Нет! — Я заорал сквозь музыку. — Просто, черт возьми, подожди секунду, пожалуйста!

— Что мы собираемся делать? — Шэннон захныкала, трепыхаясь, как птица в клетке, на моей кровати.

— Я не знаю… — Качая головой, я огляделся вокруг, чувствуя себя беспомощным. Какая катастрофа. — Черт!

— Джонни, ты спустишься за своими куриными фрикадельками?

— Дай мне минутку, ма, черт возьми! — крикнул я, хватаясь за края одеяла и укутывая свою девушку, как тако, прежде чем закатить ее под кровать. — Лежи, Шэн, — сказал я ей. — Я разберусь с этим. — Споткнувшись о пульт, я хлопнул рукой по стереосистеме, выключая музыку, прежде чем направиться к двери.

— Джонни! — Шэннон прошептала-прошипела из-под моей кровати.

— Что?

— Ты голый.

Дерьмо.

Скатав окровавленный презерватив со своего все еще полностью эрегированного члена, я швырнул его через комнату и бросился к своему комоду, вытаскивая пару трусиков и быстро натягивая их. Приведя в порядок свой бушующий гребаный стояк, я сделал ровный вдох и подошел к двери.

— Тебе потребовалось ужасно много времени, чтобы открыть дверь, — заявила мама, подозрительно глядя на меня.

— Да, извини за это. — Взволнованный и тяжело дышащий, я кивнул и притворно зевнул, отчаянно пытаясь выровнять дыхание. — Я спал.

— Ты спал?

Я кивнул.

— В половине девятого вечера? — Мама недоверчиво выгнула бровь. — Когда у тебя гремит музыка?

Я пожал плечами. — Я устал.

— Держу пари, что так и есть. — Она сделала шаг вперед, но я быстро перехватил ее, преграждая путь. — Что ты делаешь?

— Ничего, — солгал я, двигаясь всем телом, как истекающий кровью осьминог, когда она попыталась оглядеться вокруг меня. — Что ты делаешь?

— Проверяю, нет ли грязного белья, — ответила мама. — Впусти меня.

— У меня нет белья, ма, и я не хочу никакой китайской еды. — Улыбнувшись ей, я попытался закрыть дверь своей спальни, но она подняла руку, останавливая меня.

— Что происходит?

— Ничего.

— Ничего? — повторила она, одарив меня взглядом типа "не вешай мне лапшу на уши", прежде чем обойти меня и пройти прямо в мою