«Уродство, – подумал я. – Это именно то, что Гибсон называл уродством мира».

Но возможно, мир оставался прекрасным, и только я сам был отвратителен.

Валка вернулась и, устроившись на низком кофейном столике возле дивана, протянула мне воду.

– Почему Калагах?

– Изучать иные расы, – солгал я, – их историю.

«Из-за тебя. И чтобы сбежать».

– Если вы возьмете меня. Я не хочу быть… обузой.

– А граф разрешит?

Валка выглядела встревоженной. Это выражение ей совсем не шло.

– Я не могу остаться здесь после… – я неопределенно махнул рукой, – после того, что случилось сегодня.

Кивнув, я повалился на боковину дивана:

– Простите.

– За что?

– Вы пришли отругать меня, – пробормотал я. – Правильно. Очень мило с вашей стороны.

Она скривила губы и бросила взгляд на пестро раскрашенный, отвратительный город.

– Сделаю это позже, – пообещала она и спросила: – Отец лишил вас наследства?

Я покачал головой и сразу же пожалел об этом, потому что комната закружилась передо мной. Мне пришлось закрыть глаза.

– Он отрекся от меня. И бабушка тоже, – у меня вырвался смешок, безумный, тонкий и ломаный, – я больше не Адриан Марло. Теперь я Адриан Никто.

Я сдернул с большого пальца кольцо – эта проклятая вещица втянула меня во все неприятности. Без особого усилия я швырнул его через всю комнату. Пусть дроны-уборщики заберут его, пусть отнесут в мусоросжигатель. Оно теперь все равно бесполезно, я лишен наследства. Вся моя собственность была аннулирована в тот момент, когда это произошло. Земли, которыми я владел на Делосе, возвращены префектуре Мейдуа и дому Марло.

Дом Марло.

Мне казалось, что я и есть дом Марло, но на самом деле я был лишь его отростком. Аппендиксом. Мне казалось, что наш дом состоит из отдельных людей, но даже в этом чужом мире я зависел от своего имени и своего кольца, которое символизировало, что мое имя что-то значит. Мы считаем себя хозяевами этих символов, но в действительности это они наши хозяева. Дьяволы. Сфинксы. Солнца. Я цеплялся за эту проклятую вещицу, как за талисман, надеясь, что она защитит и спасет меня. Но вместо этого она меня прокляла, сделала мои идиотские поступки непоправимыми.

– Меч – наш оратор! – прошипел я наш семейный девиз, который сам же превратил в проклятие. – Лучше бы это было ложью.

В комнате потемнело из-за слишком привычных для замка перебоев с питанием.

Без предисловий и предупреждений Валка со всей силы хлестнула меня по лицу. Звук пощечины испугал меня сильней, чем сила удара, и я ошеломленно прижал руку к щеке.

– Прекратите, – сказала Валка, сдвинув брови и наклонившись ко мне. – Хорошо, что вы переосмыслили кое-какие вещи, но теперь уже слишком поздно. Вам некого обвинять, кроме самого себя. Понятно? Это случилось не с вами, а из-за вас.

«Дурак обвиняет во всех бедах мира других. – Голос Гибсона, сухой, словно лист пергамента, прозвучал в моей голове как никогда ясно. – Истинный мудрец стремится изменить себя, и это скорее сложная, чем грандиозная задача».

Зачем мне тогда вообще нужен дом Марло? Зачем мне это бесполезное кольцо?

Лицо еще жгло от удара, но боль казалась отдаленной. Я не стал протестовать. Валка была права.

– Его глаза, Валка. Глаза Гиллиама. Я… я вижу их… и они пустые. Минуту назад он был здесь, а потом…

Мне приходилось видеть лица покойников, их глаза – как далекие, остывшие солнца… но никогда еще я не видел момент ухода. Даже Кэт, которая умерла на моих руках, уходила с закрытыми глазами.

– Это было ужасно. Ужасно…

Я представил, как его голубой глаз смотрит на меня, подернутый пеленой смерти. Глаз стервятника.

Тавросианка издала шипящий звук, призывая к долгому и успокаивающему молчанию. Я балансировал на грани мягкого и непродолжительного забытья. Балансировал, но так и не погрузился в него. Наконец я сказал:

– Можно мне отправиться с вами? В Калагах? Я не хочу… – я повел рукой в сторону кольца, – не хочу ничего этого.

– А как же Анаис? – Она скривила губы.

– А что Анаис? – хмыкнул в ответ я.

– Вы помолвлены. – Валка показала на комнату и весь обширный замок за ее стенами. – Вы должны вернуться сюда.

– Знаю, – я подтянул колени к подбородку и сдул волосы с глаз, – но я не обязан оставаться здесь.

Валка опять улыбнулась – той теплой улыбкой, которую уже продемонстрировала мне чуть раньше, а не одной из привычных холодных – и положила татуированную руку мне на щеку. Я не расслышал слово, которое она произнесла, а может быть, и вовсе ничего не сказала. Это мгновение теплого тумана осталось светлым пятном в моей памяти, когда тьма и злоключения прошедшего дня захлестнули меня.

В Боросево я забыл о существовании другой погоды, кроме жары. Огромная столица располагалась всего в десяти градусах к северу от экватора Эмеша, раскинувшись вдоль берега острова, который возвышался над бескрайним, но неглубоким морем, вдалеке от единственного на всей планете южного континента. Давно угасшая вулканическая деятельность оставила там следы в виде выбросов черной магматической породы, изъеденной временем, но твердой. Побежденные впоследствии норманские поселенцы когда-то основали свой планетарный фригольд вокруг столицы Толбаран, в которой теперь находилась резиденция лорда Перуна Веиси.

За время непродолжительной остановки в замке Веиси Глубинный Источник я многое узнал о доимперской истории Эмеша; об основанной на рыболовстве культуре и сети островных башен, что господствовала над планетой от столицы до сморщенных полярных шапок; о колонистах и первых контактах с умандхами; о партизанской войне и рыбацких джонках, утащенных на дно моря туземцами-колонами. Я узнал о завоевании, о десятилетней борьбе между фригольдерами и тремя могучими имперскими легионами под предводительством первого графа Матаро – лорда Армана, именем которого названа меньшая из двух лун планеты.

А еще я узнал о самом Калагахе.

Валка оказалась хорошим учителем, а если мне не хватало информации – что случалось крайне редко, – то сэр Эломас заполнял лакуны с изысканной краткостью. То, что я женюсь на Анаис Матаро, когда она достигнет совершеннолетия, неожиданно перестало быть тайной, превратившись в постоянный повод для шуток двух моих компаньонов. Они называли меня «милордом», продолжая заложенную Гхеном традицию насмешливо обращаться ко мне в имперском стиле.

Спустя четыре местных месяца после дуэли с Гиллиамом я шел следом за Валкой и новыми друзьями из исследовательской группы от крыла нашего шаттла в сторону поросших мхом камней, что возвышались над расщелиной Калагаха. Водоросли свисали с белых конструкций из пластика и акрилового волокна, облепивших, словно моллюски, черный камень, отчего возникало впечатление, будто бы мы идем по океанскому дну, а нависшие у нас над головами золотисто-серые облака – это рябящая поверхность моря. На этой широте дули яростные ветры, прочесывая воды и разбрасывая повсюду мельчайшие капли, покрывавшие все вокруг.