— И много ты рассказала ему о его прошлом?

Ганда покачала головой.

— Как я могу? Я ведь почти ничего о нем не знаю.

Элийя сочувственно посмотрел на нее, однако внутри у него все пело и ликовало. Эльф, забывший все о себе, об устройстве мира… С этим можно кое-что сделать!

— Он словно мертвый, — произнесла лутинка. — Как будто ему отрезали голову. Олловейна больше нет. Все, что от него осталось, — лишь пустая оболочка.

— Ты не должна так думать! Я думал, ты его любишь…

Ганда испуганно взглянула на него. На удар сердца она показалась Элийе похожей на маленькую девочку, которую поймали на горячем. Затем она взяла себя в руки.

— Я ведь тебе уже говорила…

— Не обманывай меня, Ганда! — осадил ее Глопс. — Думаешь, я ослеп? Ты так боролась за него. Я никогда не видел, чтобы лутинка так горевала… Он украл твое сердце. А теперь его память испарилась. Но твое чувство осталось.

Лисьехвостая судорожно сглотнула, хотела что-то сказать, но не смогла произнести ни слова.

— Ганда, я твой друг. Разве ты не видишь, какой дар преподнесла тебе судьба? Не говори ему ничего о его прошлом. Не рассказывай ничего о том, каковы эльфы. Ни слова! Рассказать тебе кое-что о том Олловейне, в которого ты влюбилась? Он никогда не смог бы ответить на твою любовь, потому что ты всего лишь лутинка. Он мог быть потрясающим парнем, но с молоком матери впитал высокомерие по отношению к кобольдам. Он никогда бы не смог переступить через себя. Но теперь все это не имеет значения. Он свободен. Он словно чистый лист. Мы можем слепить его таким, какими хотим видеть эльфов. Свободным от предрассудков и высокомерия. Ты можешь рассказать ему о том, каков мир. Что никто не рождается с тем, чтобы быть слугой, равно как никто не рождается правителем. Воспользуйся этой чудесной возможностью. Я уверен, ты сумеешь завоевать его сердце снова… Нет. Ты завоюешь его впервые, потому что он будет видеть в тебе Ганду, а не лутинку, которой нельзя доверять.

Казалось, она растерялась.

— А не обману ли я его тем самым?

— Как ты можешь говорить об обмане? Ты сделаешь ему подарок. Позволь ему узнать, каково это — жить без слуг. Как только он снова наберется сил, пусть вместе с детьми собирает помет рогатых ящериц. Пусть отрабатывает пищу и койку. Воспитай его, как одного из нас.

— Но он не один из нас.

Элийя рассмеялся.

— Думаю, сначала тебе нужно освободиться от своих укоренившихся представлений. Ты все еще не поняла, Ганда. Он ничего не помнит. Он как чистый лист. Олловейн умер. И тебе решать, кто родится теперь.

— Разве это справедливо?

— Справедливо ли быть таким, как мы? Если ты не хочешь сделать это ради себя, то сделай ради нашего дела. Эльф, который будет мыслить и чувствовать, как лутин! Причем такой, слово которого имеет вес среди представителей его народа. Несмотря на то что его разум стерся, он по-прежнему выглядит как Олловейн. Они будут слушать его, потому что он эльф. Из его уст они примут истины, которые мы никогда не осмелились бы произнести. Ты понимаешь, какой это дар? Благодаря ему рухнут стены между господами и слугами. Эльф, отдавший себя делу Красных Шапок! — Элийя схватил ее за руки. — Ганда, пойми же, какое сокровище у нас в руках!

— Может быть, я слишком опечалена и слишком устала, чтобы осознать случившееся со мной чудо, — спокойно произнесла лутинка. — Ты прав, я любила его. Вопреки голосу рассудка. — Она меланхолично улыбнулась. — Что ж, так бывает с любовью. Какое-то время я даже ненавидела его…

— Разве ты не думаешь, что сумеешь пробудить в нем все то, что любила? Но на этот раз не отягощенное его предрассудками.

— А если я любила его потому, что он вопреки своим предрассудкам в отношении нашего народа все равно оставался рыцарем по отношению ко мне?

Элийя застонал.

— Это же безумие. Ты так запутанно мыслишь. И какой толк горевать о том, что навеки потеряно? Смотри в будущее! Думай о том, что можешь завоевать. Что он может дать твоему народу, если ты воспитаешь его в соответствии с нашими представлениями.

— Спасибо за участие. Возможно, ты прав. Прости, если я веду себя, как плаксивая старая дева. Ты поможешь мне?

— Можешь обращаться ко мне в любое время.

Ганда потянулась к нему и легко коснулась губами щеки.

— Спасибо. Я заблуждалась насчет тебя, Элийя.

Она направилась обратно к стаду. Комендант смотрел ей вслед, удивляясь собственным противоречивым чувствам, которые испытывал в этот миг. Ее поцелуй и благодарность взволновали его до глубины души. Он чувствовал себя грязным, из-за того что использовал ее. Он никогда не скажет ей, что на самом деле случилось с Олловейном, как он убил его из самых низких побуждений. О чем он думает?! Олловейн был важным эльфом! Представлял собой огромную опасность! Элийя должен был устранить его, чтобы не нарушить новый миропорядок. И ему удалось это настолько хорошо, насколько он не смел даже мечтать.

Кадлин отвела руку Бьорна и осторожно встала с постели. Каменный пол был ледяным. Девушка поспешно натянула одежду и выглянула в щель между деревянными ставнями. Скоро рассветет. Ей было интересно, будет ли архитектор снова танцевать. Странный, замкнутый парень этот Гундагер. Чужестранец, давным-давно пришедший с юга. Хотя архитектор был добрым другом короля, он так и остался чужаком. Его умения и энтузиазм позволили возвести крепость на этом перевале. Он знал все о камнях и о том, как сложить их в чудесные постройки.

Кадлин осторожно приоткрыла дверь. С улыбкой поглядела на Бьорна. Он почти полностью оправился от сражения со снежным львом. И он был чудесным любовником. Если бы только не его отец! Герцог Ламби не упускал ни малейшей возможности очернить ее. Называл шлюхой, забравшейся в постель к его сыну. То, что она ночь за ночью сидела у постели Бьорна, пока тому не стало лучше, он считал проявлением ее лицемерия.

В ней вскипела ярость при мысли об отвратительном монстре. На «Ламби без носа», как втайне называли герцога многие мужчины, было невозможно смотреть.

Кадлин взбежала по ступенькам на крепостную стену. Покрывшийся коркой снег скрипел под ее сапогами. Каждый вечер приходил мороз, а ведь осень только началась. Когда начнется зима, дороги окажутся погребены в сугробах. Тогда здесь станет очень одиноко.

Большинство рабочих король отправил домой, когда начались морозы. Осталось только несколько каменотесов. Под руководством Гундагера они обрабатывали камень, который понадобится следующей весной. Как только вода превратилась в лед, архитектор запретил возводить новые стены. Кадлин считала это глупым суеверием. Какая разница стенам и той серой грязи, которую Гундагер приказывал замешивать, чтобы намазывать ее между камнями, стоит на улице жара или пронзительный холод? Но король послушался архитектора. А ведь Альфадас не особенно суеверный человек…