Михаил наспех оделся. Он не выглядел сонным. Его черные глаза лихорадочно блестели. Лицо осунулось, щеки были впалыми. Кожа туго обтягивала его череп.

– Ваше величество! – воскликнул Джулиано.

– Говори!

Джулиано поднял глаза и встретил взгляд Михаила.

– Карл Анжуйский больше не будет угрожать Византии, ваше величество. Его флот сгорел и лежит на дне залива Мессины. С ним покончено. Сицилия вздохнет свободно.

Михаил не отрываясь смотрел на говорившего:

– Ты сам это видел?

– Капитан Дандоло лично поджег корабли, ваше величество, – вставил Никифорас.

– Ты же венецианец! – недоверчиво воскликнул Михаил.

– Наполовину, ваше величество. Моя мать была византийкой. – Джулиано произнес это с гордостью.

Михаил медленно кивнул. Напряжение и боль постепенно покидали измученного императора; его глаза загорелись, на лице расцвела улыбка. Он махнул Никифорасу, по-прежнему пристально глядя на Джулиано:

– Дать этому человеку все, что он пожелает: еду, вино, чистую одежду.

Михаил снял золотой перстень с изумрудом и протянул его гостю. Джулиано залюбовался искрящимся камнем.

– Возьми, – сказал император. – Теперь мы услышим, как возликуют горожане! Никифорас! Объяви всем радостную весть. Пусть на улицах города звучит музыка, пусть все танцуют, пусть вино льется рекой, пусть повсюду звучит смех! Наденем лучшие наряды! – Он замолчал и посмотрел на Джулиано. – Жаль, что умерла Зоя Хрисафес. Она бы посмеялась от души. Византия благодарит тебя, Джулиано Дандоло! А теперь иди, ешь, пей, отдыхай. Тебе заплатят золотом!

Джулиано поклонился и вышел. Его голова кружилась от восторга. Но, едва оказавшись в коридоре, он понял, что не может думать ни о чем другом, кроме необходимости сообщить радостную весть людям, которые были для него особенно дороги, и в первую очередь – Анастасию. Сначала он должен рассказать обо всем ему; остальные могут услышать новость позже. Она быстро распространится, но Анастасию он должен сказать об этом лично, чтобы увидеть его радость – и облегчение.

– Спасибо, но я должен сообщить обо всем своим друзьям, – сказал венецианец Никифорасу, стоявшему рядом с ним. – Я намерен сделать это лично. Хочу быть рядом, когда они об этом узнают.

– Разумеется, – кивнул евнух. – Ты найдешь Анастасия в Галате, в доме Аврама Шахара.

– Он покинул свой дом? – По спине Джулиано пробежал холодок. – Почему? Что-то случилось?

Радость тотчас померкла в его глазах. Он осознал, с каким нетерпением ждал момента, когда сможет рассказать обо всем Анастасию.

– Ты найдешь его… сильно изменившимся, – ответил Никифорас. – Но живым и здоровым.

– Изменившимся? Но каким образом?

– Шахар живет на улице Аптекарей. Ты сам все поймешь. Иди. Скоро они уезжают на юг. Лео и Симонис тоже собираются покинуть город, но немного позже. У тебя мало времени. – Никифорас улыбнулся. – Византия многим тебе обязана, и мы этого не забудем.

Джулиано крепко пожал ему руку, почувствовав, как императорский перстень врезается в плоть, повернулся и ушел.

Как только равноапостольный император Михаил Палеолог остался один, он пошел в свои покои и закрыл за собой дверь. Он ужасно устал. Долгая битва окончательно его подкосила. Император чувствовал слабость, которую, он знал, ничем не излечишь.

Михаил склонился к запертому шкафу, ключ от которого висел у него на шее. Император снял цепочку через голову, сунул ключ в замок и отпер дверцу.

Она была там, как всегда. Спокойное лицо, возвышенная красота. Богоматерь работы святого Луки, которую подарила ему Зоя Хрисафес. Михаил опустился перед ней на колени. Слезы текли по его щекам.

– Спасибо, – просто сказал он. – Несмотря на нашу слабость и наши сомнения, Ты спасла нас от врагов. И еще большее чудо, что Ты спасла нас от самих себя!

Он осенил себя крестным знамением на древний православный манер, продолжая стоять на коленях.

Джулиано нашел улицу Аптекарей. Пока он спускался вниз по склону холма, от дворца в порт, пока ожидал лодочника, чтобы переправиться на другой берег, ему казалось, что время еле-еле тянется. Мысли же метались в его голове с бешеной скоростью. Что имел в виду Никифорас? Как именно изменился Анастасий? Джулиано не хотелось бы, чтобы его друг лишился страсти, смелости, остроумия и мягкости, которые ему запомнились. Пусть остается таким же добрым, умным и уязвимым, каким он его знал.

Дандоло шел по улице Аптекарей под палящим летним солнцем, мимо пустых лавок и уличных лотков, мимо опустевших домов. С минуты на минуту тут обо всем узнают – такие новости распространяются со скоростью пожара. Венецианец по-прежнему хотел быть первым, кто расскажет Анастасию о том, что произошло.

– Где лавка Аврама Шахара? – крикнул он человеку, который медленно приоткрыл дверь и выглянул наружу.

Тот показал. Джулиано поблагодарил его и ускорил шаг.

Венецианец нашел нужную дверь и постучал в нее – слишком громко и настойчиво, – а затем смутился, сообразив, что это могут счесть грубостью.

– Прошу прощения, – произнес он, когда дверь открылась. – Я ищу Анастасия Заридеса. Он здесь?

Шахар кивнул, но не отступил в сторону.

– Я – Джулиано Дандоло, его друг. У меня важная новость. Карл Анжуйский повержен. Его флот потоплен – сожжен и покоится на дне моря. Я хочу лично рассказать об этом Анастасию… – Тут венецианец заметил, что говорит слишком быстро, и замолчал. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Пожалуйста…

Шахар медленно кивнул, пытливо глядя ему в лицо:

– Это правда?

– Да, клянусь. Я уже сообщил об этом императору. Но хотел сам сказать Анастасию… и тебе.

Лицо Шахара расплылось в широкой улыбке.

– Спасибо. Заходи. – Он раскрыл дверь настежь и указал в сторону комнаты, расположенной дальше по коридору. – Помещение, где хранятся травы, там. Анастасий как раз занимается ими. Вас никто не потревожит.

Шахар, казалось, хотел добавить что-то еще, но потом передумал.

– Спасибо.

Джулиано скользнул мимо хозяина дома и пошел по коридору к указанной двери. И тут на него нахлынули дурные предчувствия. Какие изменения имел в виду Никифорас? Что произошло? Может, Анастасий болен? Или ранен?

Дандоло громко постучал в дверь.

Она открылась. На пороге стояла какая-то женщина. Немного выше среднего роста, с нежной изящной шеей, высокими скулами и светло-каштановыми волосами. В ней была некая особенная красота, которая привлекла венецианца. Словно он знал эту женщину сколько себя помнит и при этом никогда прежде ее не видел.

Лицо незнакомки залил жаркий румянец.

– Джулиано… – Ее голос казался охрипшим, словно ей трудно было говорить.