Они выступали по очереди, разбивая один за другим все пункты обвинительного акта, подобно тому как на средневековом турнире доблестный и могучий рыцарь разбивал поочередно все доспехи противника.

Невзирая на окрики приставов и на предупреждения председателя суда, публика нередко прерывала речи защитников одобрительными возгласами.

Амели, молитвенно сложив руки, благодарила Бога: обстоятельства явно складывались в пользу подсудимых; ей казалось, что огромная тяжесть спадает с ее груди. Она вздохнула с облегчением, устремив полные слез глаза на распятие, висевшее над креслом председателя суда.

Прения сторон подходили к концу.

Вдруг в дверях появился судебный пристав и, подойдя к председателю, что-то шепнул ему на ухо.

— Господа! — провозгласил судья. — Объявляется перерыв. Уведите обвиняемых из зала.

Аудиторию охватило лихорадочное волнение.

Что случилось? Неужели произошло что-то непредвиденное?

Соседи с беспокойством переглядывались. Сердце Амели сжалось от дурного предчувствия; она поднесла руку к груди, леденящий холод пронзил все ее существо.

Жандармы встали и повели подсудимых обратно в их камеры.

Арестованные прошли по коридору один за другим мимо Амели.

Руки влюбленных снова встретились: рука Амели была холодна, как у покойницы.

— Что бы ни случилось, спасибо тебе, — шепнул Шарль. Амели хотела ответить, но слова замерли у нее на устах.

Тем временем председатель суда поднялся и прошел в совещательную комнату.

Там его ожидала дама под вуалью. Она только что вышла из кареты у подъезда судебной палаты, и ее сразу же провели сюда, не дав ей ни с кем перемолвиться ни словом.

— Сударыня! — сказал судья. — Приношу вам глубокие извинения за то, что, пользуясь предоставленной мне властью, я столь неучтиво вызвал вас из Парижа и велел срочно доставить сюда. Но дело идет о жизни человека, а перед этим отступает все остальное.

— Вам незачем извиняться, сударь, — ответила дама под вуалью, — мне известны полномочия суда, и вот я здесь к вашим услугам.

— Сударыня, — продолжал председатель, — я и другие члены суда уважаем деликатные чувства, которые побудили вас не опознать на очной ставке человека, оказавшего вам помощь. В то время подсудимые отрицали свою причастность к ограблению дилижансов, но теперь они признались во всем. Нам необходимо только выяснить, кто именно из них был так внимателен и заботлив к вам, чтобы мы могли обратиться к первому консулу с просьбой о его помиловании.

— Как? — воскликнула дама. — Они признались?

— Да, сударыня, но они упорно умалчивают, кто из них пришел вам на помощь: вероятно, опасаются, что вам придется опровергнуть собственные показания, или не желают, чтобы один из них добился помилования такой ценой.

— А что вы хотите от меня, сударь?

— Чтобы вы спасли вашего спасителя.

— Еще бы, с радостью! — воскликнула дама. — А что я должна делать?

— Ответить на вопрос, который я вам задам.

— Я готова, сударь.

— Подождите здесь, вас вызовут через несколько минут. Председатель суда вышел.

Жандармы, стоявшие на страже у каждой двери, не допускали никого к даме под вуалью.

Председатель занял свое место на возвышении.

— Господа! — объявил он. — Заседание возобновляется. В зале поднялся гул голосов. Приставы призвали публику к порядку.

Воцарилась тишина.

— Введите свидетеля, — приказал судья.

Пристав отворил двери совещательной комнаты; в зал вошла дама под вуалью.

Все взоры устремились на нее. Кто эта женщина? Чего от нее хотят? С какой целью ее вызвали в суд?

Амели впилась в нее глазами.

— О Боже! — прошептала она. — Надеюсь, что я ошибаюсь.

— Сударыня! — громко проговорил председатель суда. — Сейчас в зал приведут подсудимых. Укажите присяжным на того из них, кто при нападении на дилижанс из Женевы так трогательно заботился о вас.

Трепет пробежал по залу. Все поняли, что обвиняемым готовят какую-то зловещую западню, куда они неминуемо попадут.

Несколько человек хотели было предостеречь свидетельницу: «Не отвечайте!» — но пристав по знаку судьи повелительно крикнул:

— Тише! Молчать!

Смертельный ужас сжал сердце Амели, ледяной пот выступил у нее на лбу, ноги задрожали, колени подкосились.

— Введите подсудимых! — возгласил судья, грозным взглядом призывая публику к молчанию. — А вы, сударыня, подойдите сюда и снимите вуаль.

Дама под вуалью исполнила приказание.

— Матушка! — простонала Амели так тихо, что ее расслышали только ближайшие соседи.

— Госпожа де Монтревель! — зашумели в толпе.

В эту минуту в дверях появился жандарм, за ним второй. Позади шли заключенные, но в другом порядке: Морган занял третье место после Монбара и Адлера и перед д'Асса, замыкавшим шествие, — для того, чтобы держаться подальше от жандармов и незаметно пожать руку Амели.

Таким образом, первым прошел Монбар.

Госпожа де Монтревель отрицательно покачала головой.

За ним появился Адлер.

Свидетельница сделала тот же отрицательный жест.

В этот миг Морган поравнялся с Амели.

— Мы погибли! — прошептала она.

Шарль взглянул на нее с недоумением, девушка судорожно сжала ему руку. Морган вошел в зал.

— Вот он! — объявила г-жа де Монтревель, указывая на Моргана, или, если угодно, на барона Шарля де Сент-Эрмина, ставшим одним и тем же лицом с той минуты, как свидетельница опознала его.

По всей аудитории пронесся протяжный вздох. Монбар расхохотался.

— О! Клянусь честью, дружище, — воскликнул он, обращаясь к Моргану, — теперь ты будешь знать, как любезничать с дамами в обмороке!

Затем он повернулся к г-же де Монтревель.

— Сударыня, — сказал он, — этими двумя словами вы снесли с плеч четыре головы.

Наступило мертвое молчание, потом раздался чей-то жалобный стон.

— Пристав! — возмутился председатель суда. — Вы предупредили публику, что выражать одобрение или порицание строго запрещено?

Судебный пристав бросился выяснять, кто посмел проявить подобное неуважение к правосудию.

То была женщина в одежде бресанки, которую только что унесли в обмороке к смотрителю тюрьмы.

После этого опознания подсудимые уже ничего не пытались отрицать. Но подобно тому как Морган при аресте присоединился к ним, так теперь они присоединились к нему.