В «Любовнице вулкана» мы наблюдаем грустную кончину Homo legens Бродского. Даже под самой хорошо отполированной поверхностью скрываются дыры. Искусство – это не просто бесполезное средство в смысле обучения доброте или морали, это продукт тех же демонических сил, вызывающих извержения страсти и политики.

Аскетический или метафоричный взгляд не просто приукрашивает. Он является безжалостным, в особенности к красивой женщине. Благодаря своей красоте Эмма попадает в общество великих людей, но платит за это потерей самой себя. Зонтаг пишет: «Она уже не знает, кто она такая, но знает, что поднимается вверх»[1323]. Напряжение между персоной и человеком становится невыносимым после того, как появляется реальность.

«Без моей красоты, без моей защиты любой может надо мой посмеяться»[1324], – говорит Эмма. Она начинает пить. Красоту проклинает старая пьяная потаскуха, женщина, которую уже нельзя коллекционировать, которая попадает на свалку истории. Возможно, ее покарали за ее коварство. Но на самом деле не за это:

«Ничто не осуждается так строго, как неумение поддержать и сохранить лучшее достижение женщины: правильную заботу об уже немолодом теле»[1325].

«Любовница вулкана» стала бестселлером, которого у Сьюзен раньше никогда не было. К ней пришел успех именно в области фикшн – области, в которой она мечтала его добиться. «Мне кажется, что я медленно развиваюсь, – говорила она. – Я постоянно задаю себе вопрос: почему для этого потребовалось так много времени?» Она решила, что раньше у нее «не было такой экспрессивности, внутренней свободы… Стыдно даже произносить такие избитые слова, как «зрелость», но, кажется, все дело именно в этом… Кажется, мои лучшие работы еще впереди»[1326].

За исключением 80 страниц эссе «СПИД и его метафоры», роман «Любовница вулкана» был первой книгой после «Под знаком Сатурна», выпущенной 12 годами ранее. За эти годы успела измениться и культура, и она сама. Рецензии на роман были положительными, о романе писали в СМИ, и Зонтаг наслаждалась успехом. Она была счастлива, когда друзья говорили, что роман им понравился. Некоторым из них она отвечала так: «Отлично, тогда перечитай еще раз» или «Когда читаешь второй раз, то он еще лучше». Терри Кастел видел, что она радуется как ребенок:

«К ней подошел официант и спросил: «Я знаю, что вы известная, но все же кто вы?» Ее обрадовал этот вопрос, и она ответила: «Ну, я – Сьюзен Зонтаг. Я – писатель, и вы, возможно, слышали о моем последнем романе «Любовница вулкана». Потом она добавила: «Я напишу на салфетке». Она написала свое имя, словно расписывалась в ученическом альбоме фотографий после окончания очередного класса, не забыв написать и название романа: «Любовница вулкана»[1327].

Зои Хеллер наблюдала, как продавец в газетном киоске узнал Сьюзен, которая очень этому обрадовалась и несколько минут с ним говорила:

«Она сказал, что эта встреча «тронула ее очень по-женски и даже по-матерински». «Я думаю о том, как он стоит и продает газеты, – говорила она. – Может быть, он в детстве не мечтал о том, чтобы стать продавцом газет. Если он знает, кто я, значит, он читает, а может, даже и учился в колледже… Ну, возможно, я расчувствовалась и излишне ему симпатизирую. Просто мне кажется, что он не занимается тем, чем мечтает заниматься, и у него проблемы с самооценкой».

Несмотря на эти примеры, Зонтаг утверждала, что предпочла бы, чтобы на улице ее никто не узнавал. «Людям в это сложно поверить, но, несмотря на внимание, которое оказывают моей персоне, мне совершенно не интересно быть знаменитой»[1328].

В 1996-м ее издательство отмечало 50-летний юбилей. На вечеринке по этому поводу к Зонтаг подошел и представился израильский писатель Давид Гроссман. «Мисс Зонтаг, очень рад с вами познакомиться. Я большой поклонник ваших эссе», – сказал он. «Моих эссе? – она чуть не испепелила его взглядом. – Боже! А вы читали «Любовницу вулкана»?»[1329] Она бы точно не умерла от избытка вежливости. После выхода романа она стала снисходительно говорить о своих эссе, радуясь новому статусу популярного писателя.

«Она начала говорить о своей эссеистике и критических статьях, как будто они не имели никакого значения по сравнению с ее худлитом»[1330], – говорил ее старый приятель Роберт Бойерс. До этого она не скрывала на людях свое недовольство Энни, но потом начала публично «наезжать» на своих старых друзей, совершенно не задумываясь о последствиях. Однажды она выступала в Скидмор-колледж, в котором преподавал Бойерс, который перед ее выступлением сказал длинное вступительное слово. Когда он закончил, на сцену вышла Зонтаг. «Роберт Бойерс все еще не понимает, – прошипела она, – что я – писатель, и все, о чем он рассказывал, я написала только для того, чтобы чем-нибудь занять себя, пока разрабатываются темы худлита». Наезд на Бойерса был совершенно незаслуженным, что ощутили все 300 человек, присутствовавших в зале. После выступления Пег Бойерс потребовала, чтобы Зонтаг немедленно извинилась, и Сьюзен «многословно» извинилась, как ребенок, который не до конца уверен в том, что он что-то сделал неправильно.

В Амстердаме, куда она приехала к выпуску перевода романа, Зонтаг была на сцене с голландским эссеистом Абрамом де Сваном, который высказал не понравившийся ей комментарий по поводу Пиранделло. «Она начала бесконечную тираду, – говорила сидевшая в зале переводчица Энни Райт. – Она настолько долго, просто бесконечно говорила, что это даже обсуждали в голландской прессе»[1331].

«Любовница вулкана» отразилась на психодраме Камиллы Палья, которая вновь проявилась в жизни Зонтаг в 1990 году. За 20 лет, прошедших с их прошлой короткой встречи в Беннингтоне, Палья успела добиться успеха. Она заявила: «Я догоняла эту суку 25 лет и наконец перегнала!»[1332] В 1990-м, за два года до выхода «Любовницы вулкана», у Палья вышел бестселлер «Сексуальные персоны» с подзаголовком «Искусство и декадентство от Нефертити до Эмили Дикинсон», что говорит о том, что у Палья были масштабные амбиции. «Гомерическая похвала» Палья свидетельствует о том, что для многих женщин-интеллектуалов, в особенности молодых лесбиянок, Зонтаг оставалась важной фигурой. Когда Зонтаг начинала, у нее не было женщин – примеров для подражания, и теперь она сама стала примером для подражания молодого поколения. «Совершено очевидно, что в 1990-х я была ее наследницей на троне американской медийной интеллектуальной дивы»[1333], – говорила Палья.