Художник-варвар кистью сонной

Картину гения чернит

И свой рисунок беззаконный

Над ней бессмысленно чертит.

Но краски чуждые, с летами,

Спадают ветхой чешуей;

Созданье гения пред нами

Выходит с прежней красотой…

Можно предположить, что архитектор прочитал эти стихи. Слава Пушкина гремела в Петербурге. И каждое его новое произведение вызывало общий интерес. На фронтисписе «Невского альманаха» был напечатан портрет владелицы дворца — великой княгини Елены Павловны работы равера И. Ческого. Своей начитанностью и острым умом Елена Павловна сумела покорить прославленных писателей, художников, музыкантов. Ее вечера с удовольствием посещали братья Михаил и Матвей Вильегорские, Петр Вяземский, Василий Жуковский, Александр Пушкин и многие другие. Не исключено, что Карл Иванович также испытывал к ней уважение и симпатию и посему мог купить этот выпуск альманаха.

IV

Год 1824-й навечно останется в памяти Санкт-Петербурга. Той осенью разъяренная Нева, вырвавшись из гранитных оков, попыталась разрушить ненавистный город, ограничивший ее свободу. Страшные наводнения бывали и прежде: накануне смерти основателя города Петра I — в 1724-м, в год смерти А. Меншикова, ближайшего сподвижника царя-реформатора, — в 1729-м. Огромными разрушениями отметила Нева рождение будущего императора Александра I — в 1777-м. Но только наводнение 1824-го нашло свое гениальное отражение в литературе, а следовательно, и в памяти народной.

«Поэмой о петербургском потопе» назвали современники «Медный всадник» Пушкина. А чуть позже людская молва постарается связать в единый узел великую поэму, буйство Невы и трагедию, случившуюся у памятника царю Петру в декабре 1825-го.

Ф. Вигель запишет в своих воспоминаниях: «Я провел большую часть жизни в Петербурге и с сокрушенным сердцем узнал о его потоплении. Не знаю отчего, но тогда же сие событие показалось мне предвестником других, еще несчастнейших». Это отождествление двух историй и обращенная в будущее поэма А. Пушкина слились воедино и навсегда остались в памяти потомков.

Карл Иванович Росси — современник и свидетель событий.

Уже 6 ноября день выдался дождливым и ветреным. Нева беспокоилась, будто пробуя свою силу. На углах адмиралтейской башни вывесили, как положено, красные флаги и сигнальные фонари — предупреждение о возможной опасности. Однако на следующее утро, едва лишь рассвело, любопытные поспешили к набережным любоваться буйным кипением волн.

После восьми утра огромный водяной вал, окутанный туманом брызг, рухнул с моря на острова и помчался дальше, смывая все на своем пути.

В начале двенадцатого вырвалась на свободу вода из всех речушек и каналов города. На Невском волны заплескали у Троицкой улицы (теперь Рубинштейна). Прохожие, застигнутые врасплох, полезли в окна домов, стали взбираться на деревья и фонарные столбы. А взбесившаяся Нева выламывала гранитные блоки набережных, сдвигала каменные плиты пристаней. Сорванные с якорей баржи носились по площадям и проспектам, довершая разрушительную работу.

Осада! приступ! злые волны,

Как воры, лезут в окна. Челны

С разбега стекла бьют кормой.

Лотки под мокрой пеленой.

Обломки хижин, бревны, кровли,

Товар запасливой торговли,

Пожитки бедной нищеты,

Грозой снесенные мосты,

Гроба с размытого кладбища

Плывут по улицам!..

К третьему часу дня, утратив силу, вода стала отступать. К семи вечера уже можно было ездить в экипажах, а кое-где и пройти пешком.

В морозный день 8 ноября принялись подсчитывать убытки. Из 7826 домов, стоявших в городе, полностью разрушено 462, повреждено 3681. Погибло около 500 человек и 3609 домашних животных. Две барки с сеном оказались перед зданием Двенадцати коллегий. Огромная баржа перегородила Большую Миллионную. Пароход, на котором петербургские жители любили ездить в Кронштадт, лежал далеко от Невы на Торговой улице (теперь Союза печатников). А всего 160 барок разной величины были выброшены на сушу…

Поэма «Медный всадник» была напечатана только после смерти ее создателя — в 1837 году в пятой книжке журнала «Современник». Через тринадцать лет после события и через четыре года после создания. Возможно, зодчий прочитал ее тогда. Возможно, ибо нет никаких доказательств. Неизвестны вообще какие-нибудь нити, связывающие Пушкина и Росси. Личный архив архитектора не сохранился, а в бумагах поэта фамилия Росси не упоминается. Но одна встреча зодчего с творением Пушкина была наверняка. И случилась она в том же 1824 году.

На сцене Большого Каменного театра Огюст Пуаро вместе с Шарлем Дидло поставили по поэме Пушкина балет «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злобного волшебника». Сам поэт находился в ссылке, и поступок балетмейстеров можно назвать гражданским и смелым. Росси, конечно, поехал смотреть новую работу своего родственника и близкого друга. А чтобы лучше понять содержание балета, должен был прочитать поэму. Но такие события, как и стихийные бедствия, чиновники не заносят в формулярный список.

Новых зданий в тот год архитектор не построил. Шла обычная, повседневная работа. Готовил проект личной дачи императора на Каменном острове, наблюдал за строением здания Министерства иностранных дел, глядевшего фасадом на Дворцовую площадь, и продолжавшего его здания Министерства финансов, протянувшегося вдоль Мойки. (Кстати, именно с этих зданий буря во время наводнения сорвала крыши.) Еще был занят важным для себя делом: созданием Манежной площади — первой в ожерелье блестящих ансамблей Петербурга.

Площадь в городе — удивительное и необходимое чудо. Это зрительная пауза в протяженной и порой утомительной череде прижавшихся друг к другу зданий. Представим Невский проспект, где от Адмиралтейства до Московского вокзала выстроились плотно стоящие дома, у которых окна и карнизы примерно на одной высоте и нет мостов через реки, нет вдруг открывающихся свободных пространств, позволяющих перевести дух и дать отдых взгляду. Унылый, скучный коридор. Но, к счастью, есть мосты через Мойку и Фонтанку, есть площади перед величественным Казанским собором и перед Александринским театром. Сквозь широкий просвет Михайловской улицы видна площадь Искусств, а через Малую Садовую видна с Невского часть площади Манежной. Сочетание почти равновеликих строений и свободных пространств позволяет считать Невский одним из красивейших проспектов мира.

Или бывает так. Разнообразные по своему обличью улицы стекаются к одному свободному пространству. Образовавшаяся площадь как бы мощным аккордом завершает общее звучание.

Площадь — контрапункт различных архитектурных мелодий городских проспектов и улиц. Без организованных, совершенных площадей у города нет собственного лица. Нет города как единого целого.

Карл Росси — первый петербургский зодчий, постигший эту истину. Его знаменитые предшественники возводили прекрасные дворцы, особняки, храмы, но редко задумывались об их ближайшем окружении, о создании значительных ансамблей. Еще в середине XVIII столетия площадь перед Зимним дворцом называли лугом и на нем порой можно было увидеть пасущихся коров. Огромным пустырем смотрелась тогдашняя Сенатская площадь. Только на самом краю ее, ближе к реке, высилась одинокая церковь Святого Исаакия Далматского. В 1782 году неподалеку взлетел на гранитную скалу и замер над бездной