«Медный всадник». А прославленные дворцы Воронцова, Строганова, Шереметева, Шувалова и других вельмож представляли на самом деле огороженные сельские усадьбы с многочисленными постройками и службами.

По законам усадьбы построен и Михайловский дворец. С востока отделен от всех Садовой улицей, продленной до Марсова поля, с запада — Екатерининским каналом, с юга — новой Инженерной улицей, а с севера — Мойкой. Но именно в этом решении и проявился великий талант Росси. Избрав отделенное от города место, он вместе с тем сумел так прочно и естественно «связать» его с окружающими строениями, что стал дворец естественным и необходимым украшением Петербурга.

Еще только начинали возводить стены будущего здания, а зодчий уже рисовал планы и фасады строений, которым предстояло «обрамить» рождавшийся шедевр. С южной стороны дворца, по обеим сторонам овального сквера, — каре трехэтажных домов. Нижние этажи их — галереи, где в глубине, за арками, расположены торговые помещения. Центры домов чуть выдвинуты вперед и подчеркнуты на уровне второго и третьего этажей пятнадцатью коринфскими полуколоннами. Примерно в такой же манере исполнены фасады домов на Итальянской улице и новой, Михайловской, специально проложенной от Невского до площади со сквером. У всех строений первые этажи обработаны в руст, львиные морды над арками, сандрики над окнами вторых этажей. Тем самым жилые дома как бы вторят убранству дворца, повторяют его ритм. Сквозь широкий проем Михайловской улицы хорошо виден центр дворца. Расстояние чуть скрадывает его массивную торжественность, и он легко, естественно вписывается в панораму проспекта. Но стоит начать направленное ритмом арок движение к площади, как дворец начинает постепенно расти вширь, ввысь и занимать главенствующее положение. Это — высокое умение зодчего так построить панораму, так расположить различные строения, что у зрителя неизбежно рождается впечатление нарастающего эффекта.

Жаль, что столь величественное и красивое обрамление дворца так и не было претворено в жизнь. Воспротивился император: торговые лавочки рядом с домом великого князя недопустимы, посему не нужны аркады. Пусть дома обывателей будут скромнее и проще. Тогда на их фоне дворец будет выделяться еще резче. С государями спорить бессмысленно. В результате Петербург лишился, возможно, одного из самых красивых ансамблей…

Включение Михайловского дворца в ансамбль только одной, пусть даже главной улицы не лишает его полностью черт усадьбы. Только естественные связи с другими частями города, с другими проспектами могут позволить дворцу стать истинно столичным строением. И Росси отчетливо сознает это. Вот для чего он прокладывает Инженерную улицу от Екатерининского канала до Фонтанки. А там через Симеоновский мост (ныне Белинского) мимо церкви Святых Симеона и Анны — творения талантливого М. Земцова — выводит ее на Литейный проспект. По ходу движения Инженерной улицы открывается вид на замок Павла. Архитектор засыпает окружающие его каналы, срывает парапеты, на которых стояли пушки, расчищает и ровняет образовавшуюся небольшую площадь и, наконец, украшает ее цветниками и аллеями.

Но одной Инженерной улицы еще мало. С запада и севера Михайловский дворец по-прежнему остается отделенным от города речками и каналами. Чтобы нарушить эти преграды, архитектор предлагает соорудить несколько новых мостов. Так, вместо старенького деревянного моста, где Екатерининский канал отделяется от Мойки, строится новый, каменный, названный Театральным по стоявшему некогда, до 1797 года, в углу Царицына луга деревянному городскому театру. Каменный Мало-Конюшенный мост через Мойку приходит на смену давнишнему деревянному. Слившись воедино, оба новых сооружения образуют необычную конструктивную систему, получившую прозвище «Трехколенного» моста.

На пересечении новой Садовой улицы с Мойкой сооружен Михайловский мост. А чтобы с набережной Мойки можно было легко проехать на левый — восточный берег Фонтанки к Соляному городку и к церкви Святого Пантелеймона, построенной еще в 1730-х годах в честь славных побед молодого российского флота при Гангуте и Гренгаме, Росси предложил соорудить Пантелеймоновский мост. Теперь Михайловский замок надежно связан с городскими частями, лежащими от него к западу, северу и востоку. Про южную сторону — Невский проспект — и говорить уже нечего. Задача превращения усадьбы в полноправный городской квартал успешно решена, и можно наконец успокоиться, приняться за следующие дела…

В общую картину окружения Михайловского дворца входит Итальянская улица, что протянулась параллельно Невскому. На своем пути к Фонтанке пробегает она мимо конюшен и манежа, построенных еще В. Бренной для императора Павла. Забытые, обветшавшие строения не радуют взора прохожих, но в замыслах Росси им отведена немалая роль.

Зодчий не оставляет надежды создать когда-нибудь торжественный ансамбль между Публичной библиотекой и садом Аничкова дворца — широкую площадь с величественным зданием театра в середине. В этом проекте значительное место уделено Малой Садовой. Если бы ее не было, то пришлось бы прорубать. Будущая площадь на южной стороне Невского не может тупо упираться в глухую стену домов северной стороны. Простор площади обязан иметь свое продолжение с уходом вдаль и с торжественным завершением панорамы. Этим столь необходимым прорывом должна стать Малая Садовая, которую замыкает вдали торец старой конюшни. Ему придется придать соответственный облик, как и торцам двух других строений.

Сначала Росси связывает все три здания каменной оградой с легкими, почти ажурными чугунными вставками и нарядными воротами, повторяющими рисунок ворот Михайловского дворца. Получается единый ансамбль со своим четко выделенным центром и боковыми крыльями. Обычно центр всегда подчеркнуто наряден и значителен. Росси решает нарушить традицию: ведь со стороны Невского будет видно именно боковое крыло — торец конюшни. Вот почему он украшает их сочетанием пилонов, колонн и крупных скульптурных рельефов с воинскими трофеями — излюбленной своей и своего времени символикой. Торец манежа Карл Росси декорирует чуть скромнее — широкими пилонами между аркой и скульптурными рельефами, но уже чуть меньших размеров. Вместе с тем «решение фасада без колонн удалось блестяще», заметит почти через столетие И. Фомин, архитектор и историк архитектуры. Грустно только, что строки эти написаны уже в те годы, когда ретивые потомки исказили замысел Росси, искалечив облик Манежной площади своими строениями.

Создание небольшой, но торжественной Манежной, с одной стороны, решало задачу будущего противостояния великолепной Александринской (ныне площадь Островского), а с другой — задавало ритм прославленным петербургским ансамблям: строгая Манежная, нарядная Михайловская (ныне площадь Искусств), торжественная Дворцовая, величественная Сенатская и, наконец, Исаакиевская. Это то самое роскошное петербургское «ожерелье», которым мы не перестаем восхищаться и по сей день, твердо веруя, что существует оно со дня рождения города. А ведь создано оно за необычайно короткий срок, на глазах одного поколения — поколения Пушкина. И создано Карлом Ивановичем Росси.

До него только один российский архитектор попытался решить серьезную градостроительную задачу: А. Воронихин при сооружении Казанского собора. Изогнутая дугой колоннада как бы ограничивает площадь перед храмом, но вместе с тем ее крылья с портиками на концах напоминают мощные