Хирага пожал плечами.

— Так я могу сойти за любого из рабочих, которые нанимаются к гайдзинам, их там полно со всей Азии. Все гайдзины и кули одеваются так в Пьяном Городе. — Он уселся поудобнее: штаны натерли ему в промежности. — Не могу понять, как они могут все время носить такую толстую одежду, тесные штаны и эти их тесные сюртуки, а когда жарко, и-и-и-и, это просто ужас, пот с тебя льет ручьями. — Пока они так беседовали, он проверил, исправен ли «кольт», взвесил его на руке, прицелился. — Тяжелый.

— Саке?

— Спасибо, потом я, пожалуй, отдохну до заката. — Он зарядил револьвер, быстро выпил несколько чашечек саке и лег, довольный собой. Его глаза закрылись. Он начал медитировать. Обретя покой, он почувствовал, как тело его уплывает куда-то, и не стал его удерживать. Через мгновение он спал. На закате он проснулся. Акимото все так же сидел на страже. Хирага выглянул из крошечного окошка. — Ни дождя, ни шторма сегодня ночью не будет, — сказал он, потом вытащил шейный платок и повязал его вокруг головы: он видел, что так их носили многие низкородные гайдзины и моряки.

Акимото вдруг объял страх.

— А теперь?

— Теперь, — ответил он, пряча револьвер за поясом, — теперь Ори. Если я не вернусь, ты убьешь его.

Ори не глядя сунул руку в маленький мешочек с монетами на столе рядом с кроватью и вытащил одну. Это оказался обрезанный «мексиканец», стоивший теперь половину своей обычной цены. Хотя и в этом случае он превышал условленную цену в пять раз, он протянул его голой девушке. Её глаза загорелись, она сделала книксен, снова и снова униженно бормоча слова признательности.

Он пожал плечами и показал рукой на дверь; рана его зажила и рука была совсем здорова, к ней уже никогда не вернется былая сила или быстрота в обращении с мечом, но она годилась, чтобы выстоять против среднего бойца, и с нею можно было стрелять. Его «дерринджер» лежал на столе, он всегда держал его рядом.

Оставшись один, он устремил взгляд в окно. Стекло было с трещиной и засижено мухами, один угол отсутствовал. Окно выходило на грязный фасад ещё одной ветхой деревянной харчевни, стоявшей напротив, в каких-нибудь десяти шагах. Воздух был влажным, отчего кожа была липкой, и по ней пробежали мурашки, когда он вспомнил потное тело женщины, тесно прижатое к нему, и никакого шанса на цивилизованную японскую ванну потом, хотя он легко мог бы вымыться в деревне — всего пара сотен шагов от него через Ничейную Землю.

«Но попав туда, ты рискуешь встретиться с Хирагой и его шпионами, которые ждут, — подумал он, — Хирага, Акимото и вся эта деревенщина, которые заслуживают, чтобы их распяли, как обыкновенных преступников, за то, что они постарались помешать моему великому замыслу. Мразь! Все до одного. Они осмелились попробовать сжечь меня заживо, посмели отравить рыбу — и-и-и-и, карма, что кошка утащила кусок, прежде чем я успел поймать её, и через мгновение умерла в судорогах вместо меня».

С тех пор он ел мало и только рис, который готовил сам в горшке на жаровне с небольшим количеством тушеного мяса или рыбы, приготовленным для всех остальных постояльцев. В качестве дополнительной меры предосторожности он заставлял Тайми пробовать рыбу и мясо у него на глазах.

Пища здесь гнусная, само место гнусное, женщина была гнусная, и я смогу продержаться ещё лишь несколько дней, прежде чем сойду с ума. Тут его взгляд упал на мешок с деньгами. Губы растянулись, обнажая зубы в злобной улыбке.

В ту ночь, когда сгорело его первое убежище, он спал на топчане в крошечном убогом закутке в дальнем конце бара, на который ушли его последние деньги. Задолго до того, как проснулись остальные, его чувство опасности, отточенное с самого детства в двух десятках пожаров, подало сигнал и вырвало его из сна, он увидел, что языки пламени уже лижут деревянную лестницу наверх, увидел, как ещё одна выдолбленная тыква, наполненная маслом и с горящей тряпкой у горлышка, влетела в бар.

Обезумевшая собака запрыгала вниз по ступеням и присоединилась к двум кошкам, метавшимся в поисках выхода. Они начали носиться по бару, прыгая на стойку, натыкаясь на бутылки со спиртным, бутылки падали на каменные плиты пола и разбивались, давая новую пищу огню. С переполненного этажа наверху донеслись вопли и страшный шум. Полуголые люди в панике устремились вниз и на улицу, пламя лизало им руки, ноги.

Ори оставался в своей каморке, приученный к пожарам, он не испугался. Прижавшись к полу, он избегал клубящегося дыма, рот его уже был прикрыт смоченной в пиве тряпкой. Путь отступления в случае любой опасности был автоматически просчитан им сразу же, как только он вошёл в комнату. Безопасность всегда лежала в способности не поддаваться панике, а на этот раз ещё и в прыжке через маленькое, закрытое ставнями окно в противоположной стене бара, в стороне от горящей лестницы, которое выходило в темный переулок.

Ори уже приготовился к броску, когда увидел дородного владельца в ночной рубашке и колпаке, который вместе другими насмерть перепуганными людьми старался пробиться вниз. Под мышкой он крепко сжимал железный сундучок. Этот человек яростно оттолкнул ещё одного беднягу с дороги прямо в огонь, но лишь затем, чтобы тот же огонь в следующую секунду превратил его в вопящий факел. Лестница рухнула, отрезав путь всем, кто ещё оставался наверху, и хозяин вместе с двумя другими несчастными полетел вниз, в пылающие обломки. Сундучок вылетел из его беспомощных рук и покатился по полу. Один сильно обожженный мужчина, пошатываясь, выбрался из огня и захромал к двери. Пламя жадно поглотило владельца и двух остальных и, казалось, так же жадно потянулось к сундучку.

Без колебания Ори бросился сквозь огонь, подхватил сундучок и метнулся к окну. Гнилые ставни разлетелись в стороны, и он очутился на свежем воздухе в переулке. Тут же пригнувшись, он припустил к ограде напротив, перемахнул через неё и, не поднимая головы, заскользил через бурьян и мусор Ничейной Земли к покинутому колодцу.

Добежав до него, он осторожно оглянулся, грудь его ходила ходуном. Пламя, пожирающее постоялый двор, взметнулось в небо. Люди сновали вокруг, крича и ругаясь. Два человека выпрыгнули из окон второго этажа. Другие поливали из ведер соседние дома и постройки, громким ревом призывая остальных себе на помощь.

Его никто не заметил.

Пока шум прикрывал его, он разыскал сломанный ломик и вскрыл им сундучок, не обращая внимания на рой комаров и других ночных насекомых, облепивших его. При виде сокровища внутри его затрясло. Он быстро затолкал два мешочка с монетами в карманы своих коротких штанов, ещё один — за пазуху. Потом с огромной тщательностью закопал примерно ещё дюжину и в другом месте сделал то же самое с сундучком.

Все следующее утро он бродил по Пьяному Городу, пока не нашел более уединенно стоящий постоялый двор, подальше от пепелища. Десять «мексиканцев» в руку владельца и вес того, что ещё оставалось в мешочке, доставили ему быстрое и услужливое внимание и большую комнату, которую он сам выбрал. Владелец, мужчина с глубоко посаженными ярко-голубыми глазами — совсем как у неё, подумал Ори, и мысль эта откликнулась острой болью в низу живота — показал на мешок: