народа от фактически совершенного им цареубийства, он указал вестготам, как на нового врага, на иудеев. Поскольку иудеи, в большинстве своем, были богаче тех, кто покупал у них товары, обменивал или занимал у них деньги под проценты (христианам ростовщичество в то время строго запрещалось церковью), подстрекательство против иудеев и разжигание ненависти к ним редко оставались безуспешными. Пришлось иудеям искать спасения в бегстве. Беженцы с полуострова Сефард массами переправлялись на разного рода плавсредствах через пролив в Северную Африку (уже захваченную маврами-мусульманами, или, как тогда говорили, магометанами). Или же направляли свои стопы на север, через Пиренеи, в Септиманию, где по-прежнему пользовались целым рядом привилегий.

Относительно многочисленные иудейские общины сохранились только в крупных городах вестготской Испании. Там, где они проживали компактно, в самоуправляющихся и имевших даже собственную, раввинскую, юрисдикцию, отгороженных от христианских кварталов внутренними стенами т. н. «иудериях». Наступившая вслед за смертью царя Вамбы очередная смута и общее недовольство царем Эрвигом (да и первосвятителем Испании — архиепископом Юлианом), позволили испанским городам добиться большей самостоятельности, а испанским иудеям — несколько большей безопасности. Никто, однако же, не мог предугадать, в какую сторону пойдет развитие страны после загадочной кончины Вамбы. После того, как Вамба, опоенный «зельем», впал в глубокий обморок, он неожиданно был показан народу в священническом облачении и даже с выбритой на голове тонзурой. Что должно было свидетельствовать о принятом им, якобы, решении уйти от мира. И, соответственно, перестать быть вестготским царем. Темна вода во облацех…

Покуда вся вестготская Испания думала и гадала, что бы это значило, мигрировавшие в северную Африку прыткие иудеи-сфарды (сефардим, сфардим), конечно, не дремали. Заключив союз с опьяненными нескончаемой чередой своих побед арабами-муслимами (или, как говорили христиане, «агарянами»), взиравшими нетерпеливо, натянув поводья скакунов, через пролив на вожделенную Испанию, они стали готовиться к вторжению на Иберийский полуостров.

Эта угроза не укрылась от внимания царя вестготов Эгики, родича Вамбы и зятя Эрвига. В 694 г. он объявил в Толете, что недавно узнал из надежных источников о начале испанскими иудеями переговоров с иноземными иудеями из заморских стран с целью заговора против христианского рода. Встревоженные этим известием, созванные царем на синод епископы приняли постановление о полном порабощении остававшихся еще в Испании иудеев. Они были объявлены рабами государства, которое могло по собственному разумению передавать их в собственность своим подданным. Детей у этих государственных рабов предполагалось отбирать по достижении ими шестилетнего возраста и давать им христианское воспитание.

Повсеместное проведение в жизнь столь радикальных мер имело, в общем, мало шансов на успех даже в более — скажем так — современных обществах. Поэтому большинство историков сомневается в том, что этот закон не остался только на бумаге (или, если быть точнее — на пергамене). Витица, соправитель и преемник Эгики, вроде бы, отменил его (целиком или частично). Но не подлежит сомнению другое. У иудеев, возглавляемых очень умными и прозорливыми вождями, вряд ли теперь оставались сомнения в том, какая именно судьба им уготована в христианской вестготской Испании. С другой стороны, им было ясно, на сколь слабых опорах держалась власть вестготских царей над Испанией. В которой постоянно появлялись все новые претенденты на престол и, в конце концов, даже епископы взяли себе манеру выжидать с кинжалом наготове в засаде за дверями царского дворца. Долго так продолжаться больше не могло. Лучшим выходом, чем постоянные и связанные с немалыми расходами сил, времени и средств попытки полюбовно договариваться с царями, сменявшими друг друга с калейдоскопической быстротой, представлялось свержение всего института вестготской царской власти раз и навсегда. Даже если это означало войну, неизбежно связанную с риском. И риском немалым.

Как писал известный французский арабист Эварист Леви-Провансаль в своей «Истории мусульманской Испании», «все как один арабские хронисты делают более или менее детальные намеки на помощь, оказанную магометанам иудеями до и во время завоевательных войн. Кажется, иудеям во многих случаях поручали надзор над завоеванными городами, чтобы рвавшимся все дальше арабским армиям не приходилось оставлять там крупные гарнизоны. Ибо почти все иудеи были горожанами. И во всех более-менее значительных испанских городах имелись иудейские общины. Мало того, все население многих городов — например, древней Гранады, Лусены и других — , кажется, состояло исключительно из иудеев». И это — после массового изгнания иудеев из Испании вестготскими царями в северную Африку и Нарбону? Темна вода во облацех…

Наряду с этой опирающейся на исторические факты версией предыстории падения испанской державы вестготов, дополнительно подтверждающейся ролью иудеев после покорения Испании арабами, существует и другая, легендарная и романтическая версия. Ибо поэтической натуре арабов (в первую очередь), видимо, претило столь сухое и рациональное объяснение совершившегося. В сложившейся вокруг завоевания Испании маврами-мусульманами легенде играет большую роль некий таинственный граф Юлиан (Хулиан). Отважный и опытный воин, удерживавший, в качестве вестготского наместника последний христианский плацдарм в Северной Африке (на месте нынешних Сеуты или Танжера, из легенды точная локализация его не совсем ясна). Долго успешно отстаивавший это «предмостное укрепление» от арабов. Однако осознавший со временем безвыходность своего положения. И заключивший с маврами своего рода «джентльменское соглашение», обеспечив себе и своим людям выживание и освободив воинов ислама от необходимости совершать дальнейшие кровопролитные штурмовые атаки на христианскую твердыню. Так сказать, вооруженное перемирие на неопределенный срок. Юлиан отправил свою дочь-красавицу Флоринду (или Каву) к царскому двору в Толет. Чтобы благородная девица научилась там изящным манером и получила образование, соответствующее ее высокому происхождению. Наслаждаясь в полной мере ароматом царской резиденции. С учетом того, что нам известно о нравах при царском дворе в вестготской державе, шансов сохранить свою добродетель незапятнанной у юных придворных дам было не слишком много. Если они, конечно, не спасались от соблазна за стенами женского монастыря. Что, однако, лишало их надежд удачно выйти замуж. К тому же на прекрасную Флоринду-Каву «положил глаз» сам царь вестготов Родерих (Родрик, в позднейших испанских романсах — Родриго). Которому посчастливилось как-то подглядеть за ней (как некогда израильскому царю Давиду — за прекрасной Вирсавией) из окна своего толетского дворца во время купания. Что не исключено, если германские девушки продолжали купаться совершенно голыми, как во времена Публия Корнелия Тацита. Как бы то ни было, Юлиан узнал о том, что Родерих соблазнил его дочь. Поскольку у него, как царского наместника, не было возможности привлечь царя к ответу за содеянное, Юлиан замыслил измену. Сговорился с врагами-иноверцами, выжидавшими за стенами обороняемого им города. И тем самым дал последний толчок к завоеванию Испании, о котором военачальник мавров Муса ибн