Сервиз, мой крем для рук, плитка в ванных комнатах, минеральная вода, все поступало с заводов, принадлежавших СС. Гиммлер присылал нам рождественские подарки, языческие светильники, тоже из Аллаха, елочные игрушки со свастикой. Нацисты и сюда притащили свою посуду…

Насколько видела Марта, сгоревшая эстансия пустовала. Не успев дойти до берега Параны, они со Шмуэлем наткнулись на неприметную калитку в стене. Из-за трехметровой ограды по джунглям расползалось облако едкого дыма. Марта на всякий случай держала карабин наготове, однако она не ожидала встретить никого на пожарище. Кроме обгоревших трупов собак, они со Шмуэлем больше ничего не обнаружили. Она хорошо помнила рев грузовиков:

– Дороги здесь две, – Марта повернулась к племяннику, – одна ведет на юг, к городу, а вторая к Паране. Скорее всего, они поехали именно туда. Грузовики найдут индейскую переправу. Фон Рабе, если он здесь действительно был, наверное, улетел в Парагвай на какой-нибудь амфибии… – перехватив взгляд Шмуэля, Марта устало вздохнула:

– Милый мой, на чем ты их собираешься преследовать? Не забывай, наша машина стоит на ферме… – несмотря на запах гари вокруг, она щелкнула зажигалкой, – мы с тобой потеряем время, возвращаясь туда. Грузовики мы не нагоним, а самолет тем более…

Шмуэль присел на еще теплые остатки каменных ступеней. Марта раскрыла перед ним портсигар, он поднял покрасневшие от дыма, голубые глаза:

– Но, тетя Марта, если фон Рабе увез папу и дядю Мишеля, где их теперь искать… – Шмуэль подумал, что если отец действительно погиб, то ему самому придется вернуться в Израиль:

– На Иосифа надежды мало, он занят в Моссаде и в армии. В нашей стране нет сирот, но Фрида и Моше еще подростки. Им нельзя оставаться одним, даже в кибуце. Мама искала нас всю войну и нашла, мы не можем бросать семью… – Шмуэль не знал, говорила ли покойная мать кому-то кроме отчима, о случившемся с профессором Кардозо:

– Она могла сказать тете Марте… – зеленые глаза женщины были спокойны, – можно не сомневаться, что она никому ничего не разболтает… – Шмуэль вспомнил, как стоял над телом матери в венском госпитале:

– Папа пришел в себя, увидел ее и разрыдался. Мы плакали, поддерживая друг друга… – в носу защипало, он поморгал:

– Дым в глаза попал, тетя Марта… – у нее были ласковые, материнские руки:

– В Вене она меня тоже утешала, – Шмуэль прижался мокрым лицом к ее куртке, – с ней рядом так хорошо, спокойно… – Марта погладила светловолосую голову юноши:

– Не надо, милый, – шепнула она, – я думаю, что Авраам где-то здесь. Может быть, он не дошел до эстансии и прячется в джунглях, а пожар начался случайно… – Марте очень хотелось в это верить, но судьба похищенного фон Рабе Мишеля пока оставалась непонятной. Она подумала, что никто ничего точно не знает:

– Ювелир Вебер чистил кольцо с синим алмазом, похищенное в Лионе у папы, то есть у погибшей Тео. О камне услышал куратор местного художественного музея, от него сведения случайно попали к Мишелю. У господина Ритберга фон Теттау, подробно описанного Генриком, никакого кольца он не заметил. Но Генрик никогда не встречал Максимилиана. То есть того Максимилиана, которого помню я, или Мишель… – Марта была уверена, что, увидь она так называемого господина Ритберга, она бы точно сказала, кто перед ней:

– Можно сделать сотню пластических операций, но от привычных повадок и жестов они не избавят. Я хорошо помню Макса, даже слишком хорошо… – по словам Тупицы, Адольф, подросток, болтавшийся при господине Ритберге, как две капли воды походил на Ангела Смерти, Отто фон Рабе:

– Это ребенок Эммы от Воронова, – подумала Марта, – мы считали, что он умер. Эмма погибла на руках у Джона, но не успела ему ничего сказать. Нет, господин Ритберг, наверное, все-таки именно Макс… – по описанию Тупицы, финансист походил на всех немцев, вместе взятых:

– Высокий, светловолосый мужчина средних лет, голубоглазый, с военной выправкой… – в Буэнос-Айресе Марта сказала Шмуэлю, что словесный портрет очень неточен:

– Авраам тоже его никогда не видел, – поняла она, – а теперь Ритберг с мальчиком вообще пропал… – подумав о ребенке, Марта вспомнила о дочери Рауффа:

– Клара, но, по словам Шмуэля, так звали и мать нациста. Возраст совпадает, но это ничего не значит… – Марта отогнала от себя подозрения:

– Адель не оставила бы ребенка в руках эсэсовца, она бы пришла в Израиль с девочкой… – достав платок, она вытерла лицо Шмуэля:

– Но Ритберг, если это действительно Максимилиан, мог утащить Мишеля за собой. Один раз он так делал. Картины, хранившиеся в Антарктиде, погибли, но у нацистов остались и другие сокровища… – юноша шмыгнул носом:

– Спасибо, тетя Марта. Но если здесь никого нет… – он помолчал, – то надо послать запрос на экстрадицию Рауффа. Или пусть Моссад его… – ловкая рука закрыла ему рот: «Тише!». Марта указала глазами на почти обвалившуюся пристройку:

– Там есть какая-то дверь, то есть была… – дверь выгорела, оставив после себя обугленную коробку:

– Скорее всего, здесь вход в подвал, – одними губами сказала Марта, – оставайся на месте, подстрахуй меня. Я проверю, что происходит внизу… – нащупав в кармане куртки пистолет, она вытащила мощный фонарик: «Я сейчас». Легко скользнув к двери, Марта шагнула в темноту разрушенной пожаром лестницы.

Окурок самокрутки обжигал кончики забинтованных пальцев на правой руке. Левую, раненую пулей фон Рабе, ему перебинтовали, привесив на холщовую косынку с лиловым штампом. Доктор, делавший перевязку, наставительно сказал:

– Кабальеро, в наших местах надо вести себя осторожно. Люди в сельве бывают страшнее ягуаров… – и в госпитале, и в разговоре с появившимся недавно в больнице местным полицейским, он утверждал, что наткнулся на пристанище банды случайно:

– Я понятия не имел, что они захватили заложника, – хмуро сказал Авраам следователю, – я вообще приехал сюда на охоту… – официально никто из них не был знаком друг с другом.

Он покосился на сидящую рядом сестру Марию Магдалену, как значилась в документах Марта. Женщина рассматривала бежевый линолеум на полу коридора отделения интенсивной терапии больницы Параны.

Авраам вздрогнул. Вынув у него из пальцев окурок, Марта затянулась. Остатки самокрутки полетели в эмалированную урну, рядом с жесткой скамьей:

– Не вини себя, – неслышно сказала Марта, – ты был ранен, ты потерял сознание. Поэтому ты не смог освободить Мишеля. Никто бы не смог на твоем месте. Не вини себя, пожалуйста… – он помотал коротко стриженой, немного обожженной головой:

– Ты бы смогла, Марта… – она хотела что-то сказать, профессор Судаков попросил:

– Обожди. Ты бы смогла, – упрямо повторил он, – моя страна наплевала на меня, – его голос был хриплым от дыма, – моей стране было все равно, выживем мы с Мишелем, или нет. Как говорили у вас в СССР, лес рубят, щепки летят… – Марта достала портсигар, – но тебе оказалось не все равно, Марта. Ты приехала сюда, рискуя жизнью… – закурив, Марта подсунула кузену еще не остывший, картонный стаканчик кофе:

– Выпей. Вы семья, Авраам, я не могла не приехать. С Коротышкой я встречусь в Буэнос-Айресе… – Марта не сомневалась, что глава Моссада появится в стране, – скажу ему, что… – она оборвала себя:

– Но что я ему скажу? Понятно, что Израиль больше заботит поимка настоящего нацистского преступника, то есть Эйхмана, чем погоня за призрачным Ритбергом фон Теттау… – по словам Авраама, Ритберг был именно тем дельцом, которого развлекал Тупица в Швейцарских Альпах:

– И подросток при нем болтается тот же… – Марта заставила себя не опускать голову в ладони, – ясно, что это Максимилиан, и его племянник, сын Эммы. У Маленького Джона есть сводный брат… – мальчику должен был идти тринадцатый год.

– Никто нам не поможет, – поняла женщина, – никто не выделит военных для поиска пропавших с эстансии людей. Израиль пошлет запрос об экстрадиции Рауффа, но он легализовался, он уважаемый гражданин своей страны. Чили встанет на его сторону, все будет бесполезно… – вслух она добавила:

– Скажу, что так поступать нельзя. Может быть, еще все обойдется…