Не прошло и десятинки, как южане впустую разрядили свои пистоли, а их лошади ошалели, не поспевая за понуканиями седоков, пытавшихся угнаться за своими верткими противниками, не перестававшими осыпать этих «мулов, по недомыслию вскарабкавшихся на лошадей» насмешками одна гнусней другой.

Наблюдавшие за позором своих товарищей из-за земляного вала арцийцы только кулаки сжимали, а «Серебряные», словно всех предыдущих унижений было мало, схватились, нет, не за палаши, а за плетки, которыми владели в совершенстве.

Имперцы и не представляли, на что способно это на первый взгляд несерьезное оружие в руках мастера своего дела. Таянцы, впрочем, не собирались калечить своих противников; вместо старинных боевых плетей с вплетенными в кожу кусками свинца они прихватили так называемые мухобойки, которыми, выхваляясь друг перед другом, на полном скаку сбивали с заборов и стволов мух и ос.

«Серебряные» щадили лица и глаза противников, зато плечам, рукам и спинам несчастных южан, а также крупам их коней доставалось по первое число, и арцийцы не выдержали. Под насмешливые напутствия салютующих им плетьми таянцев они бросились под защиту своих пушек.

Спустить такое Годой не мог. Не из-за себя, тарскиец умел не то чтобы прощать, но отбрасывать несущественное. Дело было в гвардии. Самолюбивые южане запомнят, что регент позволил наглецам безнаказанно уйти, и не простят. Михай понимал, что совершает ошибку, но не совершить ее было бы еще большей ошибкой. Ворота открылись, и восемь сотен конных бросились на пять или шесть таянских десятков. Бузотеры и не подумали принимать бой, а, пришпорив своих дрыгантов, понеслись назад.

Разъяренные имперцы бросились в погоню. Похоже, таянские лошади начали уставать. То одна из них спотыкалась, то другая, всадники нещадно понукали коней, но расстояние между преследователями и преследуемыми неуклонно сокращалось. Несшийся последним Стах Гери, чей белоногий вымотался больше других, опережал передних всадников не более чем на два корпуса. Всадники вихрем пролетели мимо небольшого леска и теперь неслись меж неглубоких, но крутых оврагов. Странное дело, стоило последним преследователям миновать росший чуть в стороне от своих собратьев высокий каштан, как таянцы резко осадили коней и повернулись лицом к противникам, выхватив из седельных сумок пистоли, а из-за деревьев вылетело не меньше тысячи «Серебряных» и «Золотых». Тех, кто, не приняв Михая, ушел в Эланд позапрошлой осенью.

Наблюдавший за происшедшим в окуляр Годой едва не выругался. Болван! Сам мастер расставлять ловушки, он, как мальчишка, попался на самую простую приманку. Это не заскучавшая охрана, это вся имевшаяся в распоряжении Мальвани кавалерия, и как бы не с ним самим. Регент не мог допустить, чтобы на глазах у него и у всей армии рубили в капусту его гвардейцев. «Серебряных» даже в лучшие их дни было не больше тысячи, пусть у «Тигра» наберется еще тысяч пять, имперская кавалерия насчитывает в четыре раза больше. Что ж, он остался сегодня без штурма и наверняка потеряет пятую часть своих кавалеристов, но Рене потеряет всех. И Годой, отстранив порывавшегося возразить — хороший военный почти наверняка паршивый политик — Марциала, скомандовал: «Кавалерия, пошла!»

Святая дорога

Роман сразу понял, что означает одинокая туча за лесом, неподвижная и тяжелая. В той стороне была Кантиска, и там шел бой. Магический удар немыслимой силы, который Рамиэрль почувствовал на рассвете, мог означать все, что угодно, самым логичным было предположить, что города больше нет. То, что пушки все еще говорят, обнадеживало.

Эльф свернул с дороги в услужливо расступившиеся заросли и быстро снял ненужные в бою вьюки. Буде он уцелеет, он всегда отыщет это место. На мгновение на точеном лице изобразилось раздумье, но потом Рамиэрль из Дома Розы решился. По рождению эльф, он прожил жизнь либером Романом Ясным, и, если ему предстоит умереть, он умрет, как жил… Не нужно ему ни сверкающих белых одежд, ни иллюзорных крыльев за спиной. Как и все Светорожденные, бард недолюбливал огнестрельное оружие, но пистоли — подарок Луи — лишними не будут. Жаль, он так и не озаботился подыскать себе шпагу получше, хотя…

Вынув из ножен наследство Уанна, эльф с удивлением обнаружил, что был несправедлив. При всей внешней неказистости и отсутствии украшений клинок был безупречен. Что ж, тем лучше. Кинжалы тоже при нем.

Эльф подвязал поводья Перлы, трижды пропустив через подбородный ремень, чтобы ненароком в гуще боя не ухватил кто-то чужой. Кобыла последует за Топазом хоть в пекло, а иметь запасную лошадь никогда не помешает. Самым трудным было решить, что делать с кольцом. Рисковать талисманом преступно, но если Годой вновь пустит в ход свою поганую магию, перстень Ангеса может стать спасением. Роман не думал, правильно ли он поступает, рискуя и кольцом, и собственной головой, в которой хранятся важнейшие сведения. Когда-то не выдерживает самый выносливый. Рамиэрль из Дома Розы хочет драться, и он будет драться.

Последний взгляд на небо, и он уже в седле. Топаз, уловивший настроение хозяина, оказавшись на тракте, пошел легким, стремительным галопом, который унизил бы даже гепарда. Земля словно бы сама стелилась под ноги эльфийскому скакуну, но Роману казалось, что они стоят на месте.

Овражное поле

Девятнадцать тысяч арцийских конников — южане, гвардейцы, дружины присягнувших регенту новоиспеченных баронов — устремились вперед. Земля гудела под копытами коней, дождей давно не было, и поднявшееся пыльное облако издали могло сойти за дым. Разумеется, таянцы заметили опасность и, бросив на произвол судьбы изрядно поредевшего противника, понеслись вдоль оврага. Тот, кто знал повадки таянской конницы, сообразил бы, что «Серебряные» придерживают лошадей, но несведущие не усомнились: кони несутся в полную силу. Таянцы мчались красиво и слаженно, так, чтобы не путаться друг у друга под ногами и при необходимости меняться местами. Овраг кончился, преследуемые вылетели на покрытое зеленеющим овсом поле, с одной стороны которого маячили знаменитые фруктовые сады, с другой текла небольшая — воробью по колено — речонка, берег которой порос барбарисом. И тут бравый Воцек поднес к губам свой знаменитый горн и коротко протрубил. Повинуясь сигналу, «Серебряные» осадили лошадей и, с ходу перестроившись, схватились за пистоли.

«Серебряные» не взяли мушкетов: слишком заметно, слишком неудобно. Зато за поясом и в седельных сумках таянцев у каждого было по десятку заряженных пистолей, а стрелками люди Гардани были отменными. Падали кони, перелетали через их головы незадачливые всадники, а многочисленные лошади, продолжавшие скакать, уже лишившись своих наездников, изрядно усугубляли сумятицу. Разрядившие пистоли таянцы умело отворачивали в сторону, давая дорогу товарищам. Арцийские же кавалеристы набрали слишком большой разгон и не могли остановиться, тем паче что позади на дороге взметнулся пылевой смерч. Серый танцующий столб вусмерть перепугал лошадей, бедняги понеслись наметом, вынуждая скакавших впереди поторопиться.

Лавина арцийской конницы продолжала нестись, то ли преследуя таянцев, то ли убегая от самих себя. Стремительный бег был остановлен кинжальным огнем еще недавно украшавших верхние палубы эландских кораблей легких пушек, для которых хватало пары лошадей. Когда тысяча «Серебряных», разрядив пистоли, исчезла в зарослях, а арцийцы не успели даже понять, что происходит, им в лицо и в спину ударили невесть откуда выскочившие пушки, плюнули смертью и куда-то делись. Из леса и со стороны речонки дружно грянули мушкеты, и тут же во фланг сбившимся в кучу ошалевшим кавалеристам ударили свежие конные тысячи, а путь к лагерю уже отрезали выскочившие из леса пешие копейщики. Их было меньше, чем арцийцев, но они знали, что делали.