И пусть это крайняя мера, но, по моему мнению, от него следует избавиться. Даже записи его снов должны быть изъяты из общей библиотеки и помещены отдельно, ибо я не считаю, что им можно доверять. Он не выказывает никакого уважения и настроен до крайности мятежно. По глубоком размышлении я утверждаю, что он не может быть полезен нам. Хуже того, он будет только вредить, сеять раздоры и нарушать покой и устои Клерреса.

Яриэль, Слуга

Первый день после побега от Двалии был для нас с Шун очень трудным. Мы нашли хвойное дерево и спрятались под ним, в глубокой снежной яме вокруг ствола, прижимаясь друг к дружке и дрожа от холода и страха. У самого ствола снега не было совсем, только толстый слой опавшей хвои. Склоненные к земле ветви были как стены шатра. Наши следы, ведущие в это убежище, мы скрыть никак не могли. Оставалось только надеяться, что нас не станут выслеживать.

Издалека доносились вопли, злобные выкрики и еще какой-то странный звук, который я не сразу узнала.

– Лязг мечей? – шепотом спросил я.

– Бледные не носят мечей, – сказала Шун.

– Может, они украли их.

– Сомневаюсь. Вот что. Расстели свою шубу на земле. Я сяду сверху и расстегну свою. Ты сядешь ко мне на колени, и я запахну полы вокруг тебя. Так нам будет теплее.

Меня потрясло и то, что Шун проявила такую доброту, и то, как расчетливо она все продумала.

Когда мы устроились, я спросила:

– Как ты этому научилась?

– Однажды мы с бабушкой возвращались из гостей, и колесо нашей кареты попало в выбоину на дороге. Что-то сломалось. Была ночь, зима, а возница уехал, чтобы привести помощь. И тогда моя бабушка закутала меня так, чтобы я не замерзла. – Она говорила все это поверх моей макушки.

Оказывается, у Шун в детстве были и добрая бабушка, и поездки в карете.

– Значит, твоя жизнь была не так уж ужасна?

– Не вся она была ужасна. Только последние четыре-пять лет.

– Мне жаль, что жизнь так с тобой обошлась, – сказала я и вдруг поняла, что говорю искренне.

Той ночью мы стали ближе, словно я повзрослела или она стала младше.

– Тсс! – сказала Шун, и я умолкла.

В ночи по-прежнему гремели ликующие и злые крики. Потом раздался протяжный вопль. Он стих и снова набрал силу. Я думала, это никогда не кончится, и зарылась лицом в плечо Шун, а она обняла меня крепко-крепко. Как мы ни кутались, как ни прижимались друг к дружке, холод все равно пробирал нас до костей. Темнота и лес вокруг давили так, будто мы были крепким орешком, который они решили расколоть морозом. Я услышала, как скачет галопом лошадь. Хотя она промчалась далеко от нас, я все равно задрожала от страха. Каждое мгновение я ждала: вот-вот кто-то закричит, что нашел нас. Меня и Шун схватят, потащат обратно в лагерь, и на сей раз там не будет Двалии, чтобы защитить нас. Или сюда придут Виндлайер с его обманным туманом и Двалия с ее жестокими и безжалостными руками и скажут, что мы теперь Слуги. Я крепко зажмурилась и пожалела, что не могу так же зажать и уши.

Нет, Волчонок. Уши слушают, пока глаза спят. Спи, но будь настороже.

– Нам надо попытаться поспать, – сказала я Шун. – Завтра придется идти далеко и быстро.

Шун прислонилась спиной к дереву:

– Так спи. Я посторожу.

Зачем сторожить? Разве мы сможем приготовиться к драке или спрятаться, если нас найдут? Хотя, может быть, за нами придет только один солдат. Тогда мы сможем убежать. Или сразиться с ним. И убить. Меня трясло от холода и страха, но я каким-то образом сумела заснуть.

Когда я рывком проснулась, была еще ночь. Шун трясла меня.

– Слезь с меня, – шепнула она. – У меня ноги затекли.

Мне не хотелось слезать с ее колен. Когда я пошевелилась, шуба Шун распахнулась, и то скудное тепло, что мне удалось сохранить, улетучилось в ночь. Шун поерзала, покряхтела и уложила ноги по-другому.

– Садись рядом, – велела она.

Она выпростала одну руку из рукава белой шубы, и я заползла ей под бок. Я вдела руку в пустой рукав, а Шун обняла меня под шубой. Сидеть на холодной земле было неприятно. Я потянула свою шубку, расправила ее, и ее хватило, чтобы подстелить под нас обеих и подоткнуть свободные края по бокам.

Я совсем продрогла. Пальцев на ногах я не чувствовала, ягодицы болели, позвоночник превратился в ледышку. Я прятала лицо в меху, но одно ухо осталось снаружи и замерзло до боли. Утренний свет просачивался сквозь заснеженные лапы дерева, под которым мы ночевали. Я прислушалась, но услышала только утреннюю перекличку птиц.

– Шун! Ты не спишь?

Она не шелохнулась, и я испугалась, что она замерзла до смерти.

– Шун!

Я потрясла ее – мягко, но настойчиво. Она вскинулась и уставилась на меня, явно не узнавая. Потом тряхнула головой и пришла в себя.

– Слушай! – зашипела она.

– Я уже слушала, – ответила я по-прежнему шепотом. – Только птицы поют. Думаю, нам надо выбираться отсюда и уходить как можно дальше.

Мы обе неловко заворочались. Выпрямиться под еловыми лапами не получалось, руки и ноги плохо слушались. Я с немалым трудом выпуталась из-под шубы Шун и еще с большим усилием смогла вытащить из-под нее свою шубу и одеться. Она была холодная и вся в сухих иголках. Мне вдруг ужасно захотелось есть и пить.

Я первой вылезла из-под ели, Шун неуклюже выбралась за мной. Солнце на миг ослепило меня, и я заморгала. Потом зачерпнула горсть снега и положила в рот. Он растаял, но воды получилось совсем чуть-чуть. Я зачерпнула еще.

– Не увлекайся, – сказала Шун. – А то замерзнешь еще больше.

Это был дельный совет, но почему-то я разозлилась. Я взяла новую горсть снега, хотя и поменьше, и положила в рот.

Шун продолжала:

– Нам надо вернуться домой. По санному следу идти нельзя – если они ищут нас, первым делом станут искать там.

– Ищут?

– По-моему, солдаты схватились со Слугами. Если кто-то из Слуг выжил, они по-прежнему хотят заполучить тебя. Но можно надеяться, что солдатам мы не нужны.

– А может, стоит пойти в тот город и попросить помощи? Или в один из домов, которые мы видели?

Она покачала головой:

– Они набедокурили там. Заставили людей забыть о себе. Лучше не надо ходить туда – они как раз этого и ждут. И стучаться в чью-то дверь, чтобы просить помощи, тоже не стоит. Думаю, сегодня надо уйти как можно дальше отсюда, только не по дороге – там нас могут увидеть. Вдруг они станут расспрашивать людей о нас.

Она все говорила правильно, но мне не хотелось, чтобы она одна решала. Я глубоко задумалась, пытаясь найти что-нибудь настолько же умное.

– Надо идти там, где не пройдут сани и лошади. По кустам, по скалам.