Веки налились тяжестью. Действовали успокаивающие зелья.

– Еще кое-что. Вот, возьми.

Герберт вытащил из кармана нитку со старинными деревянными четками. Бусины были гладкие и теплые на ощупь. Сколько я себя помню, он не выпускал их из рук.

– Когда станет страшно или одиноко, вспомни, что хоть я и не стал твоим спасителем, могу быть рядом.

– Спасибо.

Дверь за Гербертом закрылась, и я осталась одна. Проваливаясь в сон, я увидела, как в палату проник тусклый свет. Я повернула голову к окну, куда заглядывала огромная полная луна.

И улыбнулась ей.

Глава 11

Я остановилась перед дверью кабинета и взглянула на табличку «Целитель Х. Дельвего, менталист», впервые обратив на нее внимание. Воспоминания о сеансах у Хантера почти вернулись, хотя многие эпизоды оказались навечно стерты из памяти. Я вряд ли смогу до конца оправиться от последствий ментального удара, но все же он – лучшее, что со мной случилось за всю жизнь, пожалуй.

Или лучшее – это Хантер Дельвего?

Он бы повеселился, если бы я высказала эту мысль вслух.

На несколько секунд замерев и прислушавшись, я убедилась, что не помешаю сеансу с кем-то из пациентов, и постучала.

– Войдите, – раздался голос, услышав который я вдруг разволновалась.

Мы не виделись несколько недель, которые я провела в лекарском доме – обычном для здоровых ментально людей. Хоть я и не погибла, сорвавшись с маяка, кости срастались медленно и болезненно, совсем не за пару дней, как я ожидала. Несколько раз Хантер заходил, но в палате всегда дежурила нанятая сестрами сиделка, и нам не удалось как следует поговорить.

А сейчас я боялась не то встречи с ним, не то последнего сеанса. Вряд ли обойдется без ментального вмешательства. Им надо убедиться, что я не сорвусь, добавив к списку жертв парочку новых имен.

– Привет, – улыбнулась я, когда Хантер поднял голову от кипы бумаг. – Кристина сказала, ты просил зайти.

Я захихикала, когда он подавился кофе.

– Извини, не удержалась.

– Тебя что, не учили в детстве, что с налоговой, таможней и ментальными целителями шутить не стоит? Я ведь могу отнестись к твоим шуткам серьезно и оставить тебя еще на год здесь, Ким.

– Вот чему меня точно не учили, так это что у ментальных целителей нет чувства юмора.

– Садись, – кивнул он. – И расскажи, как ты себя чувствуешь?

– Ты спрашиваешь как мой целитель или как человек, чью сестру убил мой отец?

– Как человек, который за тебя волнуется. Не для протокола.

Я со вздохом опустилась в глубокое кресло.

– Ну… даже не знаю. Физически я в порядке, все переломы срослись, боль ушла. Хотя иногда ужасно болит голова. Кортни говорит, это последствия ментального удара. Не знаю, сколько это продлится.

– Боюсь, довольно долго. Ты едва не погибла.

Мы замолчали, оба думая об одном и том же.

Не погибла. Проклятые девочки не умирают.

– Как у тебя отношения с сестрами?

– Я… не знаю. Порой кажется, что они снова любят меня, как раньше. А порой я вижу в их глазах страх. Я очень много причинила им боли, вряд ли Кайла и Кортни когда-то по-настоящему меня простят.

– Они знают, что ты была больна. И знают, кто настоящий злодей в этой истории. Им нужно время, как и тебе.

– Да, возможно. Я рада, что они приходят. Кортни присылает десерты и шоколад, а Кайла – книги и рисунки от Стеллы. Они обещали нас познакомить. У Кайлы очень милый супруг. Он брат Жизель, и, хоть я ее почти не помню, мне немного стыдно перед ним. Может, я бы успела ее спасти, если бы так не старалась забыть о том, что делал папа.

– Тебя нельзя в этом винить, Ким. Ты сделала больше, чем смогла бы любая другая девушка. Ты даже не представляешь, сколько зла и насилия встречается во внешне благополучных семьях. Заслуженное наказание даже для одного такого монстра – огромная победа справедливости.

– Мне жаль твою сестру, – сказала я.

Кристина. Кристина Дельвего жила теперь только в нашей с Хантером памяти. Интересно, насколько придуманный моим сознанием образ совпадает с реальным?

– Интересно, каким был настоящий Карл Кордеро, – вырвалось у меня.

– Думаю, он бы мог стать хорошим человеком. Вы ведь его дети. Три очаровательные сильные девушки.

– Жаль, что Конрад не дал ему шанса. Так странно… Я до сих пор не знаю, как его называть. Отцом? Он никогда им не был. Конрадом? Мне кажется, он давно потерял себя. Разрушил собственную личность.

– Я думаю, все, чего он заслуживает, – это забвение.

– Это сложно.

– Знаю. Но ты справлялась и с более сложными задачами. Итак, давай отвлечемся от Конрада и вернемся к тебе. Что насчет Хейвен?

– Она ушла. – Я пожала плечами. – Просто ушла, и… Хантер, могу я кое-что спросить? Не для протокола.

– Конечно, – мягко улыбнулся он.

Герберт называл его подонком. Моя память говорила о том же, но измученная душа тянулась к нему, вспоминая тепло прикосновений и уверенность, с которой в этом кабинете он заставлял забыть обо всем.

– Кристина и Алан были плодом моего воображения. Твоим лечением, способом принять прошлое и разобраться в настоящем. Но Хейвен была другой. Кристина и Алан знали лишь то, что знаю – даже если забыла или не хотела признавать – я. Но не Хейвен. Она была сама собой.

Я облизнула пересохшие губы и повертела в руках четки, что подарил Герберт.

– Я много думала о Карле и Конраде. О ритуале, который совершил отец. Кайла уничтожила дневники, теперь память о ритуале навсегда утеряна. Но что, если Карл еще какое-то время был жив? Что, если твоя сестра поняла это? Это ведь звучало как бред, они расстались, когда ей было пятнадцать, и встретились спустя много лет, люди меняются до неузнаваемости, и я тому – живой пример! Так почему Кристина догадалась о том, что сделал Конрад? Может, Карл еще какое-то время был жив, заперт в собственном теле?

– Ким, – Хантер посмотрел на меня с сожалением, – не нужно об этом думать. Грехи и секреты Конрада останутся с ним навечно. Ты навредишь себе, если будешь копаться в темных ритуалах бессмертного безумца.

– Я думаю, что Хейвен была собой. Не моей галлюцинацией, а собой – это было ее сознание, душа, запертая в моем теле. Что-то пошло не так, когда я ее убивала. Мне передался ментальный дар отца, поэтому я выжила, и…

Из груди вырвался всхлип, такой отчаянный, что Хантер поднялся из-за стола и опустился рядом с креслом, где я сидела, на