Прочитав рукопись еще несколько раз, Макс смог организовать все советы в форме длинной цепочки писем, каждое – в тридцать страниц. Его подход к материалу был таким же упорядоченным, как ветви генеалогического древа. Он начал с начала, вытягивая самые важные сюжетные линии, те, которые, как он чувствовал, можно пропустить через весь роман. Все, что могло их ослабить, не покидало повествования. Проигнорировав план самой миссис Девенпорт, он разделил роман на три основные части и рассказал Марсии, в чем цель каждой из них. Затем он представил ей обширный поглавный план с подробными комментариями. В конце он классифицировал для автора всех персонажей, обточив их до коротких перечислений черт характеров – и все это ради романа, в публикации которого и сам не был до конца уверен. Позже Марсия Девенпорт сказала Малкольму Коули:

«Все, что делает Макс, направлено на общий эффект, который производит книга… Он верит в ваших героев, для него они становятся совершенно реальными. Он может взять абсолютный хаос и соорудить из него эшафот, на котором вы затем построите себе дом. Его основное блюдо – огромная куча времени, полная агонии и замешательства».

Как и многие другие авторы, когда она вернулась к работе, обнаружила, насколько эффективными были все советы Макса. Он подбрасывал их осторожно, словно камешки в пруд, так, чтобы новые значения расходились, точно круги, становясь все больше, до тех пор, пока не касались сознания автора.

С письмом Макса по одну сторону печатной машинки и черновиком рукописи – по другую миссис Девенпорт занялась переделкой книги в соответствии с предложенным им планом. Эта работа отняла у нее пять месяцев. Перкинс предполагал, что результат будет довольно небрежным, но она его удивила. Она практически полностью переписала всю книгу, перестроила ее и стянула, проявив огромную скорость и мастерство, урезав текст почти что вполовину.

«Она очень решительная и волевая женщина», – сказал Перкинс Марджори Ролингс. Что касается Марсии Девенпорт, то она, куда бы ни пошла, всюду расхваливала Макса. Она полностью отдавала ему должное за его помощь, называя их работу «делом Трилби и Свенгали».[275] В 1942 году Макс уже готовил роман к печати, едва ли рассчитывая, что его ждет большой успех.

После бомбардировки Перл-Харбора одержимость Перкинса войной усилилась, и он читал о ней все, что мог найти. Элизабет Леммон, как всегда, стала его отдушиной.

«Нет смысла говорить о войне», – написал он ей 23 декабря, после почти года молчания. «Вам всегда удавалось оставаться в пределах своего дома, более или менее, – отмечал он. – На мой взгляд, это самое мудрое и счастливое решение, которое только можно принять».

Сам Макс был теперь привязан к дому и офису и постепенно сокращал собственные социальные контакты. Теперь даже Виндзор его печалил.

«Мне не нравится ездить туда, – признавал он. – Тяжело наблюдать, как, по мере того как поколения накапливают воспоминания, люди веками остаются на одном и том же месте. Полагаю, прошлое стало для них невыносимо. Можно хотеть вернуться туда, но невозможно это осуществить. Домой возврата нет».

В последние месяцы 1941 года переписка Перкинса и Хемингуэя заметно истощилась. Макс подумывал о своего рода антологии коротких работ Хемингуэя. Но идея, как сказал он Эрнесту в сентябре, была такой расплывчатой даже для него, что он никак не мог с ней определиться и уж тем более не мог уговаривать на нее самого автора. Перкинс рассказал Хэму, что он услышал от поэта и романиста Роберта Пенна Уоррена,[276] который как раз готовил материал для сборника художественной литературы для колледжа. Уоррен хотел включить в нее «Убийц» Хемингуэя и сопроводить исторической справкой. Перкинс представлял эту статью «одновременно замысловатой и умозрительной», но, как он сказал Эрнесту, «нет лучшего способа увековечить писателя, чем сделать его предметом изучения в школах». Хемингуэй согласился с тем, как важно пронести его творчество в школьные классы, «и не важно, как тяжело с ним придется бедным ученикам». Что касается наследия Скотта Фицджеральда, Макс молился, чтобы «Последний магнат» укрепил позиции автора. «Магнат» был опубликован в ноябре 1941 года, и надежды Макса в некотором роде оправдались. Число отзывов говорило о том, что роман дал ясно понять, что Фицджеральд больше, чем просто летописец эпохи джаза. Газета «The New York Times» напечатала положительные отзывы на книгу, и Стивен Винсент Бене[277] в статье для «Saturday Review» объявил: «Снимайте шляпы, господа, и я надеюсь, у вас найдутся уборы получше. Это не легенда, это репутация – в перспективе, возможно, одна из самых надежных репутаций нашего времени».

Зельда призналась нескольким старым друзьям, что ей очень не понравился образ героини Скотта, англичанки по имени Кейтелин Мур, но отметила, что сам роман ей понравился.

«Я надеюсь, книга будет продаваться, – написала она Максу. – По крайней мере, достаточно, чтобы погасить ваш интерес». Но, несмотря на все похвалы и молитвы, в первый год «Последний магнат» разошелся тиражом всего в три тысячи двести шестьдесят восемь экземпляров. Долгое время Хемингуэй не был уверен в том, что должен рассказать Перкинсу, что он сам думает о «Последнем магнате». Когда же он все-таки рассказал, вел себя довольно грубо. Он сообщил, что в книге есть несколько неплохих моментов, но по большей части он чувствовал в ней «мертвую вялость», исходившую от самого Фицджеральда. Он сравнивал эту книгу с заплесневевшим куском бекона. Можно соскрести плесень с корки, но само мясо все равно будет плесневелым на вкус. Все еще переживая по поводу критики Эдмунда Уилсона в книге «Рана и лук», Хемингуэй, однако, признал, что Уилсон проделал «весьма значительную работу» в плане объяснений, сортировки, наполненности и организации материала, и сказал, что Скотт бы никогда не закончил работу в соответствии с тем «гигантским, нелепым планом», который создал для него Уилсон. Хемингуэй знал, что Перкинс был впечатлен увлекательными «полетами на аэропланах». Но, сказал он, это все потому, что сам Перкинс очень мало путешествовал. Фицджеральд летал часто, и поэтому ему удалось плеснуть немного своей «старой магии» в моменты о путешествиях по воздуху. Тем не менее в описаниях отношений между мужчиной и женщиной его умение дало слабину. Он сказал, что Фицджеральд с блеском провалил попытку понять своих людей и поэтому его герои получились очень странными. Он знал, что Перкинс недавно написал Марте Геллхорн, будто Голливуд ничуть не навредил Скотту. Эрнест разделял это мнение, но он был убежден, что этого не случилось только потому, что Скотту навредили задолго до того, как он туда попал. Пульс Скотта стал замедляться уже в поствоенной Франции, сказал Хемингуэй, а все, что осталось в нем после, «просто стремительно угасало». Чтение «Последнего магната» показалось Хемингуэю похожим на то, как если бы он наблюдал за старым бейсбольным питчером, который выходит с пустыми руками и несколько раз притворяется, что кидает мяч, прежде чем сбегает со своего места.