баранов и ели их, а также совершали другие акты жертвоприношения»[1063]. Эта процедура описана в «Толедском статуте» как якобы находящаяся в согласии с «обычаями евреев»[1064] — предположительно в канун праздника Песах. Но было ли это еврейским обычаем? Мы знаем, что до разрушения Храма евреи приносили в канун праздника пасхальную жертву и жертву торжества[1065]. Кроме того, в первый день праздника совершалась ритуальная жертва паломников и жертвоприношение для мира и благосостояния[1066], а также каждый день праздника совершались жертвоприношения общины, принятые в первый день лунного месяца[1067]. Но все эти жертвоприношения, как мы знаем, были отменены — на самом деле запрещены — после разрушения Храма[1068]. Наверняка марраны, если они иудействовали — что означает следование еврейскому закону и ритуалу, — не пытались сохранять законы и обычаи, уже не существующие среди евреев, или возродить обычаи, четко запрещенные установившимся еврейским законом. Каким же образом толедский инквизитор пришел к такому странному заключению? Может быть, он просто извлек это из книги Исхода (XII:3,7,8) или из других источников о древнем еврейском обычае? А может быть, он «подтвердил» это заключение через испуганного свидетеля, который утвердительно ответил на какие-то его вопросы, предполагающие подобное утверждение, — и этого ему хватило, чтобы утверждать, что в обычаях марранов не только резать баранов в канун праздника Песах, а еще и совершать все виды «жертвоприношений и всесожжений», согласно «обычаю евреев».

Но это не единственная странность, которую мы видим в этих утверждениях, потому что они также заявляют, что конверсо совершают свои «жертвоприношения» в четверг Страстной недели. Но зачем они делают это именно в такой день? Если толедцы относят это, как мы видим, к еврейскому празднику Песах, то дата кануна праздника не Великий Четверг, а 14 число месяца нисана, которое никогда не может быть четвергом[1069]. Если же, с другой стороны, авторы «Толедского статута» хотели указать на то, что марраны в своей ненависти к христианству превратили день торжественной скорби для христиан в празднество для самих себя, они не могут называть это «жертвоприношениями» и «всесожжениями», которые доказывают иудействование. Иудействование означает, как это определяли толедцы, следование законам и ритуалам евреев, но никогда не было никакого закона, обряда и церемонии, предписывающего евреям подобное поведение в этот день. Неизбежно мы возвращаемся к нашему первоначальному пониманию, что под празднованием в Великий Четверг, упомянутым в «Толедском статуте», понималось празднование Песаха, и мы должны прийти к выводу, что инквизитор опять напутал: он решил, что если Великий Четверг (день Тайной вечери) был во времена Иисуса кануном праздника Песах, то для евреев таковым он с тех пор и остался. У него мог быть и какой-нибудь послушный свидетель, который от невежества или страха (или от того и другого) согласно кивнул в ответ на его предположение. В результате мы можем видеть, как некоторые сведения, надёрганные из Ветхого и Нового Завета, объединены в странное обвинение, лишённое какой-либо основы.

По обвинению в таких преступлениях против веры, как жертвоприношения в четверг Страстной недели, вера в «Бога и Богиню» и «идолопоклонство» — «преступлениях», безусловно, никогда не совершенных, — некоторые марраны были сожжены. Тем не менее, согласно авторам Статута, безбожие конверсо было также отмечено их негативной реакцией на эти ужасные приговоры или, как об этом говорит Статут: «большинство марранов плохо себя чувствуют по поводу веры», потому что святые декреты считают правильным наказание еретиков сожжением[1070]. Предполагалось, что если бы они были настоящими христианами, они бы приветствовали эти жестокие приговоры. Даже если это так, подобный аргумент мог быть приведен, если бы конверсо были убеждены в справедливости обвинений, выдвинутых против некоторых из них. Но мы знаем, что конверсо вовсе не были убеждены. Напротив, они отрицали право судей-мятежников приговаривать людей к смерти и посылать их на эшафот на основе таких свидетельств[1071]. Следует также отметить, что согласно христианскому закону обнаружение некоторых отклонений от веры само по себе не является доказательством ереси[1072] и, более того, если факт ереси установлен, то виновному должна быть дана возможность раскаяться перед тем, как он объявляется упорствующим еретиком, который должен быть очищен путем смертной казни[1073]. Существует свидетельство о том, что толедский трибунал игнорировал все эти юридические требования[1074], и мы не должны удивляться, что многие марраны резко критиковали его действия. Они, несомненно, отрицали право такого суда приговаривать людей к смерти, даже если были обнаружены их религиозные заблуждения[1075], и кажется естественным, что некоторые марраны высказывали сомнения или критику по поводу самого утверждения, что виновники в вере должны быть так наказаны. Разумеется, это могло быть истолковано толедцами как четкое свидетельство их «плохого чувства» к католической религии в целом.

Но эта реакция конверсо на судебные процессы подвергает дальнейшему сомнению утверждения толедцев об иудействовании марранов. Если бы марраны были тайными иудеями, они могли разделять с другими евреями их критику христианства за его главные верования, критику всех его догм и угнетения, которому они подвергались. Иными словами, они должны были бы «скверно чувствовать» по отношению к христианству по совершенно иным причинам, чем его действия по отношению к «еретикам», и чувствовать это много раньше, чем эти действия коснулись их. Однако, если этот опыт привел конверсо к «скверным чувствам» по отношению к христианству, следует предположить, что они были не тайными иудеями, а скорее наоборот, приверженцами христианской веры, шокированными тем, что произошло в Толедо, то есть тем, что случилось с ними как с христианами. Надо полагать, что толедские события побудили некоторых из них проверить свои чувства по отношению к христианству и задать себе вопрос о правильности и целесообразности своей связи с ним. Такие люди могли спросить себя: «Что же это за религия, если такие злодейства совершаются её именем и якобы именем её законов?» То, что такие критические мысли сверлили сознание некоторых марранов и изменили их отношение к христианству от позитивного к негативному, может быть почерпнуто из других источников[1076]. Но такое развитие событий, случившееся в результате преследований, не могло быть их причиной. Представить это причиной означает перевернуть всё с ног на голову.

Трудно предположить, что авторы Статута не чувствовали ошибочность хода своих мыслей. Но тот факт, что они опирались на такой аргумент и представили реакцию марранов на их «суды» как доказательство неприязни последних к христианству, предполагает, что их расследование предоставило им мало, очень мало материала. Это показывает, что в попытках оправдать свое законодательство —