— Привет, — с улыбкой сказал Гроссман. — Что тебя к нам привело?

— Несколько пуль, — сказал Клинг.

— Еще пули? У нас тут и так все утро «Бойня в День святого Валентина», — сказал Гроссман. — Семерых парней застрелили в гараже на Нижней Платформе. А парни, которые это сделали, были одеты как копы. Должен признать, это стильно, но мне не нравится дополнительная работа, которую они дали нам на выходные. Какие пули?

— Прошлой ночью мы получили убийство на Силвермайн-роуд, — сказал Клинг. — Застрелен мужчина по имени Марвин Эдельман. Я просил морг прислать тебе все, что они найдут. Решил предупредить тебя.

— Ты ехал через весь город, чтобы сказать, что какие-то пули еще только должны ко мне прийти? — спросил Гроссман.

— Нет, нет, я заскочил, потому что все равно был неподалеку.

Гроссман, зная, что в соседнем здании располагается криминальный суд, сначала решил, что Клинг приехал по судебным делам. Но в воскресенье работал только один зал, и только для тех, кто был арестован за день до этого. А затем Гроссман вспомнил, что в новое помещение на третьем этаже недавно переехал отдел психологической помощи. Неужели Карелла все-таки убедил Клинга поговорить со специалистом насчет своей очевидной депрессии?

— Так что привело тебя сюда в воскресенье? — спросил Гроссман небрежным, как он надеялся, тоном.

— Ко мне вчера приходила одна дама, ее муж… Длинная история, — сказал Клинг.

— Я бы послушал, — сказал Гроссман.

— Нет, тебя твои пули ждут. Проследи там, когда пули придут из морга, хорошо? Фамилия — Эдельман.

— Мой земляк, — улыбаясь, сказал Гроссман, однако Клинг не улыбнулся в ответ.

— Увидимся, — сказал он и вышел из лаборатории в отделанный мрамором коридор.

История, которую он не стал рассказывать, была о женщине, которая пришла к нему вчера, потому что бывшая подружка ее мужа пристала к нему на улице и разрезала его руку от плеча до запястья хлебным ножом, который выхватила из своей сумочки. Описывая, как выглядит эта бывшая подружка, женщина использовала слова «черная, как вот тот телефон» и добавила, что девица тощая как скелет, а зовут ее Энни. Фамилии она не знала, не знал и муж. Муж, по словам заявительницы, был датским моряком, который прибывал в порт этого города примерно раз в два месяца. Пока они не встретились и не поженились, моряк тратил деньги на проституток либо на окраине, на Ла-Виа-де-Путас, либо в центре, в районе, забитом шлюхами и известном как Щель-сити. Жена стала свидетелем нападения и слышала, как Энни сказала: «Ща я тя чикану», и слово «чикану» Клингу кое о чем напомнило.

Полицейский и сам не всегда понимает, как ему удается запоминать мириады мелких деталей бесчисленных уголовных дел, которые попадают на его стол каждый божий день, но эти мелочи часто оказываются полезны. То, что нападавшая была черной, не пробудило воспоминаний. Как и имя Энни, и тот факт, что девушка очень худая и работает проституткой. Зато слово «чикануть» Клинг прежде слышал лишь один раз в жизни — на Мэйсон-авеню, когда анорексичная черная проститутка, изрезавшая клиенту лицо, позже заявила: «Эт не я чиканула того придурка». Коттон Хоуз, вместе с ним принявший вызов, сказал Клингу, что он слышал это словечко в Нью-Орлеане, и оно означало, конечно «порезать». Ту проститутку звали Энни Холмс. Когда жена пострадавшего повторила высказывание Энни, Клинг щелкнул пальцами.

Он приехал сюда в свой выходной, потому что: а) жил всего в шести кварталах отсюда, в маленькой квартирке у моста Калм-Пойнт; б) вдову Марвина Эдельмана он мог допросить только завтра, когда та вернется с Карибских островов; в) не мог ничего предпринять по убийству, пока люди Гроссмана не дадут ему информацию об оружии преступника и д) знал, что отдел идентификации работает семь дней в неделю (при этом мэр грозил сокращением штата), и надеялся, что найдет фотографию Энни Холмс, чтобы затем показать ее мужчине, которого она «чиканула», и его жене, свидетельнице преступления, в надежде на уверенное опознание — этого хватило бы для ареста.

Вот поэтому он и приехал.

Он не сказал Гроссману, зачем приходил, хотя и начал было рассказывать, потому что любовный треугольник, состоящий из датского моряка, нынешней жены и бывшей подружки, вдруг ярко напомнил ему сцену в спальне квартиры, где он жил с Августой. Его собственный треугольник. Августа сидит голая в их постели, нелепо натягивает простыню на грудь, пряча свой позор, защищая наготу от взгляда собственного мужа, ее зеленые глаза широко раскрыты, волосы в беспорядке, на великолепных скулах блестит тонкий слой пота, ее губы дрожат так же сильно, как дрожит револьвер в руке Клинга. И мужчина рядом с Августой, третья сторона треугольника, тянется за штанами, сложенными на стуле у кровати, мужчина маленький и жилистый, похожий на Дженеро, с кудрявыми черными волосами и карими глазами, вытаращенными от страха. Но это был не Дженеро, это был любовник Августы, и когда он отвернулся от стула, где висели его брюки, он сказал: «Не стреляйте», — и Клинг направил револьвер на него.

«Мне следовало его застрелить, — думал он сейчас. — Если бы я его застрелил, я не жил бы до сих пор с чувством стыда. Мне не пришлось бы прерывать рассказ о датчанине и его проститутке из страха, что такой достойный мужчина, как Сэм Гроссман, вспомнит и подумает: „А, да, Клинг и его жена-прелюбодейка! Да, Клинг ведь ничего не сделал тогда, Клинг не убил мужика, который…“»

— Эй, привет! — сказал чей-то голос.

Клинг шел к лифту, низко опустив голову и уставившись в мраморный пол. Он не узнал голоса, даже не понял сначала, что обращаются к нему. Но поднял взгляд, потому что кто-то встал прямо перед ним. Этим кем-то оказалась Эйлин Берк.

На ней был простой коричневый костюм с зеленой блузкой, вокруг шеи — что-то вроде рюшек, чей зеленый цвет почти совпадал с цветом ее глаз. Длинные рыжие волосы были убраны назад; коричневые, чуть темнее костюма, туфли на высокой шпильке делали Эйлин еще выше ростом. На плече висела сумочка, и из кучки мятых салфеток выглядывала рукоять револьвера. С фотографии на пластиковой карточке, прикрепленной к лацкану пиджака, смотрела более молодая Эйлин Берк, с завитыми рыжими локонами. Она улыбалась — и на картинке, и в оригинале.

— Что ты тут делаешь? Обычно в воскресенье сюда никто из ваших не приходит.

— Потребовалась фотография из отдела идентификации, — ответил Клинг. Эйлин, похоже, ждала продолжения, но он не стал вдаваться в подробности. — А ты?

— А я здесь работаю. Особый отдел размещается здесь. Вот прямо на этом этаже. Зайдешь на чашку кофе? — сказала она и улыбнулась шире.

— Нет, спасибо, я тороплюсь, — сказал Клинг, хотя никуда не спешил.

— Ладно. — Эйлин пожала плечами. — Вообще-то я рада, что столкнулась с тобой. Собиралась вам позвонить.

— Да? — сказал Клинг.

— Я, кажется, потеряла у вас сережку. Или в отделе, или в прачечной с бельевым маньяком. Если в прачечной, пиши пропало. Но если в вашем отделе или в машине — ну, знаешь, когда вы подвозили меня прошлой ночью…