Согласование политических позиций происходило двусторонне. Троцкий рассылал своим сторонникам циркулярные письма, формулируя основные выводы и оценки. Другие ссыльные делились с лидером анализом конкретных ситуаций, а в некоторых случаях вносили предложения по коренным вопросам. Таковые лидер воспринимал вежливо, но сдержанно и считался с ними в редких случаях, правда, используя конкретные оценки.

Первыми аналитическими документами были послания И. Н. Смирному и группам ссыльных, отправленные уже в феврале 1928 года.[1085] В них содержалась прежде всего оценка покаянных заявлений Каменева и Зиновьева, которых Троцкий называл то «двумя мушкетерами», то «двумя покойничками». Опубликованное в «Правде» письмо этих бывших соратников, которые теперь клеветали на Троцкого, обвиняя его в попытке создания второй партии и утверждая, что разошлись с ним прежде всего именно по этому вопросу, квалифицировалось им как документ «жалкенький и дряненький».

Но покаяние «мушкетеров» было только началом понятного с житейской точки зрения, но самоубийственного для политиков, позорного в глазах Троцкого поворота некоторых других соратников. Из наиболее видных фигур, кто капитулировал непосредственно за Зиновьевым и Каменевым, особенно болезненным для Троцкого было поведение Г. Л. Пятакова. Это был тот деятель, который удостоился даже упоминания в ленинском «Письме к съезду» как один из отброшенных, как и все остальные, кандидатов на высшие посты. Покаянное письмо Пятакова появилось в «Правде» 28 февраля. Оно было еще более резким, отступническим, «антитроцкистским», чем более осторожные заявления «покойничков». «Фракционная организация и фракционная борьба привели к такого рода выступлениям, — писал Пятаков, — которые явно ослабляли партию как носительницу диктатуры пролетариата. Такие методы борьбы я никоим образом правильными признать не могу». Партаппарат сразу стал спекулировать этим заявлением: его показывали оппозиционерам в партийных органах, в ГПУ, предлагая поставить подпись под ним или же написать заявление по этому образцу, обещая за это всякие блага и угрожая новыми карами в случае отказа. «Пятаков делается знаменем ренегатства», — говорилось в листовке-статье за подписью «Большевик-ленинец», появившейся в начале марта (не исключено, что автором ее был Троцкий, о чем свидетельствуют некоторые особенности стилистики, но уверенно утверждать это невозможно).[1086]

Вслед за первыми капитулянтами последовал Антонов-Овсеенко, выступивший, по словам Троцкого, со «смердяковским пресмыкательством». Образ одного из героев романа Достоевского «Братья Карамазовы» — Павла Смердякова трактовался левой интеллигенцией еще до 1917 года как воплощение мещанина, мечтавшего о «красивой жизни» (большевики не раз повторяли известное смердяковское высказывание о том, что не надо было побеждать Наполеона, и теперь мы бы жили, как французы).

Основная масса оппозиционеров, находившихся в ссылке, в это время все еще, однако, оставалась под бесспорным политическим влиянием Троцкого и вместе с ним вырабатывала свои позиции в новых условиях.

В первых политических письмах из Алма-Аты наибольшее внимание уделялось попыткам проанализировать изменения в международной обстановке. Признавая стабилизационные процессы в капиталистическом мире, Троцкий считал, что они недолговечны, ибо упираются в основные противоречия, породившие мировую войну. Если в предыдущие годы наблюдалось их волнообразное обострение и смягчение, то теперь предрекалось «систематическое и планомерное обострение международных отношений». Главным их фактором считался англо-американский антагонизм, который должен был привести к альтернативе: либо Британия окончательно станет на колени перед Америкой, либо будет воевать с ней. Остальная же Европа «будет плясать под музыку англо-американского антагонизма — подобно тому, как карась пляшет на сковородке».[1087] Из этого делалось безапелляционное предсказание о неизбежности возникновения революционных ситуаций.

Переходя к оценке конкретных проблем, связанных с политической ситуацией за рубежом, Троцкий наибольшее внимание уделял китайским событиям. Им были посвящены в основном три письма Е. А. Преображенскому (первое было написано 2 марта, остальные — в конце апреля).[1088]

Перед этим в печати появилась информация о вооруженном восстании, произошедшем 11–13 декабря 1927 года в Кантоне (Гуанчжоу). То, что оно было явно несвоевременным, так как происходило в условиях упадка революционного движения, Троцкий признавал. Но он вступал в противоречие с самим собой, то отвергая оценку кантонского выступления как авантюры, то соглашаясь с этим. Троцкий высказывал мнение, что китайская революция перешла в новую фазу и что ближайший период будет временем революционного отлива.

С мая по декабрь 1928 года было послано 11 «циркулярных писем». Но фактически ориентировочных циркуляров было больше, так как некоторые директивы рассылались под другими наименованиями, да и адресные письма содержали принципиальные указания, которые надлежало передавать единомышленникам не как частное мнение Троцкого, а для выработки единой позиции, соответствовавшей мнению лидера. В одном из «циркулярных писем» Троцкий так мотивировал их необходимость, проявляя привычный догматизм, доходивший в данном пассаже до анекдотичности, почему можно предположить, что в нем содержалась доля иронии: «Дорогие друзья, благодаря левому курсу колонии большевиков-ленинцев так разрастаются, что создается все большая возможность перехода от индивидуальной переписки к коллективной. И здесь, стало быть, перевес социалистического начала полностью обеспечен».[1089] Вряд ли только эта ирония, если таковая имела место, была понята большинством ссыльных оппозиционеров, которые воспринимали каждое слово Троцкого за чистую монету.

В циркулярных письмах и подобных документах Троцкий разрабатывал комплекс внутренних вопросов, но «под международным углом зрения». Причину катастрофических неудач зарубежных компартий Троцкий видел в «оппортунистическом вмешательстве» органов Коминтерна, то есть высших советских руководителей, в ход событий, причем вразрез с логикой самого движения. Ошибки и провалы в руководстве коммунистическим движением Троцкий сводил к тому же бюрократическому стилю руководства, не задумываясь до конца над тем, что при верности такого рода оценок в принципе были еще более глубокие, подспудные причины поражений революционных выступлений.

Лидер оппозиции оставался до мозга костей коммунистом и не способен был признать, что в основе неудач, чреватых кровавыми последствиями, заложена оторванность компартий от трудящихся, неспособность руководителей сплотить вокруг себя большинство рабочего класса, не говоря уже о крестьянстве и других средних слоях. Троцкий не принимал во внимание того, что компартии держались на плаву в значительной степени благодаря финансовым вливаниям Москвы и были в состоянии привлечь на свою сторону, да и то временно, только наиболее нуждающиеся городские низы, маргинальные группы, а также небольшую часть левонастроенной интеллигенции.