Шестнадцатого июня в Алма-Ату пришла телеграмма от Христиана Георгиевича Раковского из Астрахани: «Вчера получил твое письмо о тяжелой болезни Нины… Сегодня из газет узнал, что Нина окончила свой короткий революционный жизненный путь. Целиком с тобой, дорогой друг, и очень тяжело, что непреодолимое расстояние разделяет нас. Обнимаю много раз и крепко. Христиан».[1075]

В подобных письмах и телеграммах удивляет стремление сохранить веру в догматическую утопию, вновь и вновь приходившую в прямое противоречие с жизненными реалиями. Оппозиционеры вполне могли попрекать стоявшую у власти группу за то, что она вводит все более жесткий режим для ссыльных, ограничивает или налагает фактический запрет на их корреспонденцию. Но в переписке между собой (если она действительно была рассчитана на адресатов, а не в первую очередь на цензоров) пенять на Сталина и его клику было негоже — ведь сами нынешние оппозиционеры стояли у истоков той системы тоталитаризма, которая теперь оборачивалась против них самих.

Как видно даже из выражений соболезнования, коммунистическая догматика настолько глубоко въелась в сознание Раковского, Троцкого и других оппозиционеров, что их не мог ничему научить собственный опыт. Чего стоит пафосное упоминание в соболезновании о «революционном пути» несчастной, тяжело больной 25-летней женщины, оставленной без какой-либо помощи после ареста мужа с двумя малыми детьми и скончавшейся после того, как она покинула туберкулезную больницу отнюдь не для того, чтобы вести «революционную деятельность»!

Письма Троцкого шли Раковскому в Астрахань, Радеку и его жене Розе Маврикиевне в Тобольск, а затем в Томск, И. Н. Смирнову в Новобаязет (Армению), Каспаровой в Курган, Мрачковскому в Великий Устюг, Муралову в Тару, Преображенскому в Уральск, Врачеву в Вологду и многим другим ссыльным.

Приехав в Алма-Ату, Троцкий сразу же известил Раковского об этом письмом и получил ответную телеграмму. «Крайне обрадовался, здоров, работаю, обнимаю всех».[1076] За этой телеграммой началась примечательная переписка, дающая представление об интересах, образе жизни и мышлении обоих изгнанников, их планах.

В Астрахань Раковский прибыл приблизительно 20 января 1928 года (он был отправлен «дня через три» после Троцкого).[1077]

В сразу же развернувшейся переписке участвовали и члены семей обоих изгнанников — Наталья Ивановна и Лев Львович Седов, с одной стороны, супруга Раковского Александрина Георгиевна Раковская (Кодряну) — с другой. Так, 2 июля 1928 года Раковский приписал к письму жены: «Потерявши возможность добраться до вас по московскому тракту, письмо Алекс[андрины] Геор[гиевны] решило на этот раз отправиться к вам через Астрахань».[1078]

А поначалу за телеграммой последовало первое письмо Раковского Троцкому от 17 февраля того же года, в котором он рассказывал, что по приезде в Астрахань жил в коммунальной гостинице, но нашел комнату с пансионом, куда на днях должен перебраться (позже он опять поселится в гостинице). Письмо дает представление о его быте. В небольшой комнатушке основное место занимали лежавшие один на другом чемоданы с документами, которые Раковскому удалось увезти с собой. В городе была неплохая библиотека, но почти полностью отсутствовали книги по общественным дисциплинам.

Исторгнутый из привычной среды, Раковский тяжело переживал то, что не получал ни одного журнала. Но немало книг удалось взять с собой. Он усиленно изучал труды Анри Сен-