Следствие по делу «банды четырех» продвигалось неспешно, судебный процесс начался только осенью 1980 г. и продлился несколько месяцев. Он широко освещался во всех средствах массовой информации. Многие обвинения, выдвигаемые против банды, звучали в то же время как осуждение Культурной революции. Из десяти обвиняемых двое – вдова Мао Цзэдуна Цзян Цин и Чжан Чуньцяо были приговорены к смертной казни (впоследствии замененной на пожизненное заключение).

Что касается оценки Мао Цзэдуна – за ним была сохранена роль одного из величайших деятелей за всю историю Поднебесной, и нарушать его спокойный сон в мавзолее на площади Тяньаньмынь по сей день никто не собирается. Но в «Решении по некоторым вопросам истории КПК со времени основания КНР», принятом на пленуме ЦК в 1981 г., прозвучали слова о «тяжелых ошибках», совершенных вождем в годы Культурной революции. Общий же итог был подведен следующий: «его заслуги занимают главное, а ошибки – второстепенное место». Несомненно, китайским товарищам виднее, чем нам. Важнее всего то, что к концу 1982 г. было реабилитировано почти 3 миллиона человек из тех, кто подвергся ранее гонениям.

В феврале-марте 1979 г. велись масштабные военные действия между Китаем и Вьетнамом. В ходе их китайские войска довольно далеко вторглись на территорию южного соседа, которому совсем недавно оказывалась всесторонняя помощь в борьбе против американской агрессии. Яблоком раздора стала Камбоджа. Там на протяжении нескольких лет властвовал изуверский террористических режим «красных кхмеров» во главе с Пол Потом. Режим этот стоял на маоистских идеологических позициях и был тесно связан с Китаем. Полпотовцы постоянно устраивали провокации на границе с Вьетнамом, во время которых гибло много военнослужащих и мирных жителей. В начале 1979 г. вьетнамские войска провели стремительную успешную операцию, в результате которой режим «красных кхмеров» был свергнут, а 20 тыс. китайских военных советников, которые не смогли ему помочь, убрались из страны.

Китайское руководство было разгневано – Поднебесная всегда очень чувствительно относилась к своим зонам влияния. Вьетнаму решено было преподать хороший урок и вернуть его в фарватер пекинской политики. В наступление были брошены крупные силы. Но выяснилось, что китайские части далеко уступают в уровне подготовки и технической оснащенности вьетнамским, отлично освоившим новейшее советское вооружение. Некоторых успехов удавалось добиваться только числом: как когда-то в Корее, в атаку бесстрашно шли волны пехоты, неся огромные потери. Вторжение было прекращено. Китайская армия оставила вьетнамскую территорию, а руководство КНР делало вид, что все в порядке: Вьетнам получил свое, и теперь будет знать подобающее ему место. При этом будто совсем забывали о том, что в бой не вступала вьетнамская авиация, с которой китайская не могла идти в те годы ни в какое сравнение. На самом же деле китайским политикам стало ясно, что армию срочно надо поднимать на иной качественный уровень – чем и занялись, целеустремленно и небезуспешно.

Вопреки ожиданиям, не улучшились в эти годы и отношения с Советским Союзом. Напротив, когда в конце 1979 г. советские войска вступили в Афганистан для выполнения сомнительного «интернационального долга» – на начальном этапе вторжения им оказали противодействие китайские подразделения, находившиеся в северо-восточных районах Афганистана, а впоследствии КНР постоянно снабжала душманов оружием.

Иное дело Соединенные Штаты. С ними в 1978 г. были восстановлены дипломатические отношения. Вскоре Дэн Сяопин посетил Вашингтон, и по итогам этого визита было подписано коммюнике, в котором говорилось о необходимости противодействия «гегемонизму третьих стран» – разумеется, имелся в виду СССР. Когда КНР посетил советник американского президента Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, он, не в меру разрезвившись во время экскурсии на Великую стену, предложил сопровождавшим его китайским переговорщикам посостязаться наперегонки: кто победит, тому и противостоять русским в Афганистане. Бегать не стали, но связи между странами развивались успешно. Росли объемы торговли. Для китайской стороны весьма немаловажно было сотрудничество ее специалистов-ядерщиков с американскими физиками китайского происхождения, среди которых были светила первой мировой величины.

На рубеже 80-х, преодолевая все трудности, Поднебесная выходила на новый путь. Подтолкнуло же на него событие даже не районного масштаба, а масштаба одной деревни, вернее, одной народной коммуны – в уезде Фэньян провинции Аньхой. Состоявшие в ней крестьяне, которым надоело прозябать на грани нищеты и голода, решили поделить землю и инвентарь между отдельными семьями. Ни в коем случае не присваивая их, а как бы взяв в аренду у государства.

Но в то время китайские руководители, даже Дэн Сяопин, в соответствии с устоявшимися за десятилетия взглядами, несколько иначе представляли социалистические реалии. Вышло постановление, в котором говорилось о восстановлении приусадебных участков и подсобных промыслов, но основную работу предписывалось выполнять по-прежнему коллективно – по меньшей мере побригадно. Однако когда летом 1979 г. партийное руководство провинции Аньхой посетило крамольную деревню, увиденное оказалось весьма впечатляющим. Опыт стал быстро распространяться сначала на уездном, потом на провинциальном уровне (похоже, в Китае местные руководители, несмотря ни на что, имели больше возможностей проявлять свою инициативу, или имели для этого больше мужества, чем наши секретари райкомов и обкомов. Во многом благодаря этому они (китайцы) имеют то, что имеют они, а мы имеем то, что имеем мы).

Нанкинская улица – одна из самых оживленных торговых улиц мира, носящая неофициальное название «улица номер один в Китае»

С этого начиналось становление «социализма с китайской спецификой». Подконтрольное, но широкое использование частного интереса и частной инициативы, рыночных отношений – вот его отличительные черты. Но «переходя реку, ногами ощупываем камни» – следуя этой пословице, новое китайское руководство, возглавляемое старым Дэн Сяопином (ему было уже под восемьдесят), не спешило. Ведь предстояло не только развернуть на кардинально иной путь огромную экономику – существенные изменения должны были произойти и в людском сознании. Том самом, которое за многие десятилетия прониклось революционными идеями, на базе которого только и оказалась возможной полоумная и ярая Культурная революция. Людям тоже требовалось время – чтобы в их душах более-менее безболезненно изменились устоявшиеся стереотипы. А от руководителей страны требовались изрядное напряжение воли и большая политическая мудрость, чтобы эти стереотипы изменились, но не слишком.

Китайские лидеры это понимали. Но среди них тоже возникали принципиальные разногласия. Сложилось новое подразделение на радикалов, умеренных и консерваторов. В консерваторах теперь числились те, кто считали, что Китай после 1949 г. развивался в целом в правильном направлении, но мог бы добиться куда большего, если бы не левацкие ошибки Мао Цзэдуна. Задачей на ближайшую перспективу они считали заимствование, с поправкой на китайские условия, той модели реального социализма, которая сложилась в СССР и наиболее развитых странах «народной демократии». Те, кого называли умеренными, не сомневались, что социалистический путь развития предпочтительнее капиталистического, и что в целом сложившийся образ развитого социалистического общества верен – но вот «реальный» социализм, такой, как в СССР, нуждается в существенном улучшении. Радикальные реформаторы тоже были за социализм, но то, как они его мыслили, многим казалось чем-то другим. Они не считали нужным сохранять фактически существующую в КНР однопартийную систему (партий, кроме КПК, там довольно много, но они не имеют никакой возможности влиять на государственную политику), а главенствующая роль планового начала в экономике представлялась им несовместимой с успешным использованием рыночного механизма.