одних. Наши воины-синта везде. Хотя не всегда успевают. Вот несколько весен назад завелся на востоке энихи-людоед, — Чинья положила в рот горсть орешков. — Успел напасть на двоих, прежде чем его убили. Теперь его шкура висит в Доме Земли… увы, не нашего Рода-покровителя.

— Ты жалеешь, что это не ваших людей он съел?

— Ох, ну что ты…

Если поначалу северянка казалась ей замкнутой, недоступной, теперь она видела ее иначе — растерянной, напуганной, злой на весь мир девчонкой. И очень одинокой впридачу. Но жаль ее не было: это такие, как Чинья могут рассчитывать лишь на красоту и удачу, и то недолго, а такие, как Этле, рождаются на пеленках из паутинного полотна и им складочки расправляют перед сном на постели. А что она не дома сейчас… не всё же мёд, верно?

— Что там такого в этой долине, из-за которой прислали вас? — делала Чинья наивные глаза. Северянка отвечала неохотно:

— Месторождение Солнечного камня… целый “колодец”, и не один. Это знаешь, что такое? Вроде каменного столба, врытого в землю, на поверхность одна макушка выходит.

С Чиньей, похоже, она чувствовала себя неплохо, лучше и свободней, чем с Киаль. Верно, считала прислужницу неопасной.

— Может быть, ты, пожив в том доме, сумеешь меня понять, — сказала однажды. — Я боюсь. Мне каждый миг чудится за спиной шепот — а может, и правда вас послали сюда, замыслив нечто иное? Каждый куст, каждая тень шепчут об этом.

— Разве тебе есть о чем беспокоиться? Тебя никто не обидел.

— Я видела лед высоко в горах — тонкий, он покрывает холодные лужицы, или блестит на стенах пещер. Гостеприимство южан не прочнее подобного льда, — ответила Этле.

Понемногу Чинья понимала, что ей следует делать. Северянка хочет ненавидеть Юг и пугаться? Отлично, будет исполнено! А Чинья меж тем станет ее единственной подругой. Ей-то, скромной прислужнице, эта девица легко поверит. Жаль, отметины от удара сошли с лица, а новые нарисовать Чинья не сумеет.

Еще и Къятта — про страх перед ним заложница рассказала — вернулся, и после отсутствия Чинья впервые увидела его именно здесь, когда говорил с Нъенной. Как раз вышли с Этле прогуляться по укромным садовым дорожкам, и северянка его увидела тоже: дернулась, будто ее с десяток ос укусили, позеленела и отступила чуть не в живую изгородь, разделявшую участки сада.

Сейчас Чинья даже слегка пожалела северянку — та не представляла себе, что такое быть красивой, желанной, быть женщиной. Зачем ей все эти украшения, если она шарахается от одного слова “мужчина”? Она всерьез уверена, что Къятта как-то там по особому на нее поглядел? Да, поглядел, наверное — “свалилось чучело на нашу голову”.

Чинья вспоминала умелые руки, поцелуи, от которых она ощущала себя тающей свечой и проснувшимся вулканом одновременно, богатые, и вместе с тем простые покои, где его страсть к ней могла вспыхнуть в любом месте, короткие меткие замечания, от которых она смеялась, позабыв, что сама должна развлекать.

Эта Этле просто дуреха. И все же… что-то больно заметно и подозрительно меняется лицо северянки, когда речь заходит о старшем внуке Ахатты, что-то часто она сама о нем заговаривает. Еще не хватало… Вдруг ему захочется разнообразия после сладко-медовой Улиши? Ну нет, брать такую, как Этле, в постель все равно что мокрого детеныша грис. И все же, и все же…

А пока она старательно запугивала заложницу Тейит всем, чем могла вспомнить. И Къяттой, разумеется, как же иначе. И всеми другими Родами — среди них и бешеные Кауки, живущие одним днем, а значит, ничто им не страшно и мало что дорого. И Тиахиу-Крашеные, которые столь мечтают о главенстве в Астале, что пойдут по тысячам трупов.

И как самозабвенно-жестоки Арайа, чей знак как раз тот самый зверь, чья шкура лежит на кресле! Ох, то, что вот именно этот попался охотнику, ничего не значит — пятнистый ихи тварь хоть не такая большая, как энихи, но лазает по деревьям, отлично плавает, а различить его среди пятен тени и света с трудом может и самый опытный охотник. И этот Род достоин своего знака… таких мерзавцев еще поискать, их вся Астала боится — готовых убить только чтобы посмотреть на какой-нибудь новый способ смерти. И ты, и твой брат в свой черед попадете и под их опеку тоже. Все пока выжидают, точно ли Север готов вписаться за вас, если что. Но скоро не выдержат, и что с вами будет, страшно подумать. В лучшем случае станете общей забавой, но хотя бы вернетесь домой когда-нибудь.

В худшем и возвращать нечего будет.

Раньше Этле просто испытывала к южанам неприязнь, теперь же хотелось выть. Она не могла ни читать, ни заниматься самой же себе намеченными тренировками души и мысли, ни даже думать — лишь с лихорадочным нетерпением ждала Чинью, хотя рассказы той пугали все больше. Девушку словно кинули в бурное море, состоящее из огня, крови и хмельного меда… ужасная смесь, и не выбраться, и у самой начинает кружиться голова, даже забывает о брате. Про хозяев дома, где жила сейчас, так толком ничего и не узнала, зато про других Чинья рассказала с избытком. Киаль, которая с виду мила и беспечна, словно дитя, хоть и старше северянки-заложницы, сама отдала младшему брату служаночку на растерзание, когда он был чем-то расстроен. Все эти звенящие браслетами и смехом девчонки-прислужницы ходят по лезвию, да и мужчинам из простых не легче — им могут перерезать горло или раскроить череп просто так, не за ослушание даже.

И сама Чинья, наконец… выигранная в поединке, игрушка, с которой забавлялись как хотели, лишь по чистой случайности не потерявшая враз красоту, да и жизнь… Она еще может улыбаться, хотя что ей остается делать?

И здешние мужчины из имеющих власть — смотрящие так, что взгляд едва не срывает одежду, довольный взгляд голодного хищника на жертву. Мужчины, в чьих ладонях загорается пламя. Они, да и женщины-Сильнейшие тоже, смеются при виде крови… испытывают восторг, даже если она течет из их собственных жил.

Жестокий и страшный народ…

— Я тут подслушала… — сказала Чинья однажды. Вместо того, чтобы удобно устроиться на скамье, на сей раз она стояла в углу и мялась, встревоженная донельзя. — Ты не подумай, я не знала сама, а сегодня утром Киаль сказала самой своей доверенной служанке…

Чинья глубоко вздохнула, прикрыла ладонью рот, даже, кажется,