сами определять состав носителей стратегического оружия — МБР, БРПЛ или ТБ, — за исключением сохранения запрета на строительство новых пусковых установок МБР наземного базирования; 4) каждая из сторон будет иметь не более 1320 баллистических ракет наземного и морского базирования, оснащенных РГЧ; 5) в пределах этого количества стороны будут вправе сами определять типы и количества ракет, оснащаемых РГЧ.

Таким образом, по предложенному варианту компромисса американские ядерные средства передового базирования, как и ядерные средства Англии и Франции, снова оставлялись в стороне, что, конечно, было большой уступкой со стороны СССР. В то же время США в этом случае отступались от своего требования об ограничениях на советские тяжелые МБР, в том числе на их оснащение РГЧ. С учетом же возможности размещения на советских тяжелых МБР значительно большего числа РГЧ, чем на существовавших тогда типах американских МБР, это позволяло СССР при необходимости в значительной мере компенсировать наличие у США ядерных сил передового базирования и наличие ядерного оружия у союзников США.

После подписания этого соглашения второй день переговоров был целиком занят ближневосточной тематикой и подготовкой итогового коммюнике, где вновь была подтверждена «практическая ценность советско-американских встреч на высшем уровне и их исключительная важность в формировании новых отношений между СССР и США». В тот же день оба лидера, которые «сошлись достаточно близко», распрощались и засобирались домой. Причем перед отлетом в Вашингтон Дж. Форд подарил Л. И. Брежневу свою меховую куртку, сделанную из волчьих шкур, которую советский лидер тут же, позируя фотокорреспондентам, надел на себя.

Увы, но вскоре после окончания Владивостокской встречи ситуация для президента Дж. Форда в самих США резко обострилась. С одной стороны, начались прямые нападки на «Владивостокский договор», а с другой стороны, 20 декабря Конгресс США одобрил закон о торговой реформе с той самой пресловутой поправкой «Джексона — Веника», что вызвало крайне резкую реакцию Москвы, высказанную в личном послании Л. И. Брежнева Дж. Форду 25 декабря 1974 года. Но о том, как развивались советско-американские отношения со второй половины 1970-х годов, мы расскажем уже чуть ниже.

5. Восток — дело тонкое…

а) Советско-китайские отношения в середине 1960-х — середине 1970-х годов

Хорошо известно, что к моменту отставки Н. С. Хрущева и прихода к власти нового «триумвирата» между Москвой и Пекином сохранялось немало острых разногласий, связанных с разнообразными причинами, в том числе и с тем, что китайское руководство ни в каком качестве не желало играть роль младшего партнера СССР как внутри социалистического лагеря, так и на международной арене. «Великодержавные» претензии Пекина возрастали по мере ухудшения советско-китайских отношений, пик которых пришелся на первую половину 1960-х годов, о чем довольно подробно мы писали в нашей прошлой работе «Хрущевская слякоть»[887]. Более того, в целом ряде публикаций китайских ученых утверждается, что чуть ли не с весны 1962 года, когда из Синьцзян-Уйгурского автономного района в Советский Союз бежали 60 тыс. граждан КНР, началась некая «советско-китайская война». Хотя еще тогда специальная комиссия под началом главы Генерального штаба НОАК генерала армии Ло Жуйцина установила, что данный «инцидент» носил стихийный характер и «никакие советские учреждения не имели к нему никакого отношения»[888].

Между тем уже в марте 1963 года в главной партийной газете «Жэньминь Жибао» была опубликована крайне скандальная статья, в которой впервые, по сути, было заявлено о неравноправном характере Айгуньского и Пекинского пограничных договоров, подписанных царским правительством Александра II и правительством императора Ичжу в мае 1858 и в ноябре 1860 годов. А вскоре за статьей последовала и официальная нота китайского правительства из 25 пунктов, которая в июне 1963 года была передана советскому послу С. В. Червоненко. Это был грубый и откровенно провокационный обвинительный документ, направленный против всех основных установок советской внутренней и внешней политики. Советское руководство ответило на эту ноту в аналогичном духе, а уже в июле 1963 года ряд китайских дипломатов были объявлены персонами нон грата и сразу высланы из Москвы за неприкрытую антисоветскую агитацию и пропаганду. Вскоре после этих взаимных «любезностей» в феврале 1964 года состоялся Пленум ЦК, целиком одобривший доклад секретаря ЦК М. А. Суслова «О борьбе КПСС за сплочение международного коммунистического движения», где все китайское руководство было прямо обвинено в расколе «коммунистического движения и в империалистических амбициях, тщательно скрываемых за политикой помощи народам, борющимся против колониализма»[889]. Кроме того, в Москве столь открытую враждебную позицию Пекина расценили как прямое посягательство на территориальную целостность СССР, что впервые заставило высшее советское руководство крепко задуматься о существовании потенциальной военной угрозы со стороны «великого восточного соседа». Поэтому с лета 1963 года Москва не только усилила военные группировки на всей советско-китайской границе, в частности на территории Дальневосточного и Забайкальского военных округов, но и заключила специальное соглашение с Монгольской народной республикой об оказании ей помощи в укреплении южной границы с Китаем.

Вместе с тем тогда же Н. С. Хрущев поддержал предложение главы КНР Лю Шаоци о начале переговоров по уточнению линии государственной границы по реке Амур, которые были начаты в феврале 1964 года. Однако уже летом того же года они были заморожены по причине того, что в беседе с японскими журналистами Мао Цзэдун открыто заявил о возможности «предъявить СССР счет за территории к востоку от Байкала», которые были незаконно захвачены Российской империей 100 лет назад. Хотя официально Пекин и не выдвинул каких-либо конкретных территориальных претензий к Москве, тем не менее она сразу назвала это заявление великого кормчего «абсурдным»[890]. Между тем уже в октябре 1964 года, когда Китай произвел первое испытание собственной атомной бомбы, в официальном сообщении ИА «Синьхуа» было заявлено, что это испытание было произведено «во имя защиты суверенитета, против угроз США и великодержавности СССР»[891].

Как позднее вспоминал брежневский помощник А. М. Александров-Агентов, после отставки Н. С. Хрущева новые советские лидеры впервые обсудили китайскую проблему в том же октябре 1964 года, во время своей поездки в Беловежскую пущу на встречу с В. Гомулкой и Ю. Циранкевичем. В обсуждении этой темы тогда приняли участие он сам, Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов и К. В. Русаков[892]. Причем основными спорщиками выступили А. Н. Косыгин и Ю. В. Андропов, который тогда возглавлял Международный отдел по связям с соцстранами. Первый предложил «перечеркнуть темный период» в наших отношениях, возобновить переговоры и «восстановить прежнюю дружбу». А второй, напротив, заявил, что