прямой лишь в одном, а не во многих направлениях, или замерло некой константой, и мы, обманывая сами себя, называли бы ее реальностью, думая при этом о чем-то вполне конкретном, измеримом, а не о переменной, о бесконечности миров, измерений и возможностей, существования которых даже не ощущаем, кроме как в самых темных уголках памяти и в снах. У этих миров нет и никогда не было начала, не будет и конца.

Нет, мне не удастся рассказать эту историю. Что я и пытаюсь объяснить Катерине, раз за разом понуро усаживаясь за стол. Но она не понимает моих слов – или делает вид, что не понимает. А я, точно зная, чего она от меня хочет, тоже делаю вид, что не понимаю. И потихоньку смиряюсь с тем, что Катерина упряма и не уйдет, пока не возьмет верх.

Взявшись за более привычную мне форму, я мог бы подготовить прекрасное академическое исследование, критическое издание документов со всеми необходимыми учеными сносками и обширной аннотированной библиографией, которое никто никогда не прочтет. Или, как сейчас, попытаться рассказать историю. Я и пытаюсь, но сдаюсь практически сразу, буквально через пару страниц, и не только потому, что в этой цепочке слишком много звеньев, документов, вероятно, уже не существующих или даже никогда не существовавших, ясных и неопровержимых научных доказательств того, что все шло именно этим путем, а не каким-то другим. Ах, филология, самая неточная из всех точных наук! А может, я сплю и Катерина мне снится.

Но истинная причина в другом. История Катерины – это огромный, динамичный, текучий, как пересеченное ею море, сюжет, красивая сказка, пожалуй, даже слишком красивая, чтобы ее ограничить, зафиксировать в виде текста. Катерина свободна, она родилась свободной, кому под силу ее ограничить? Чтобы вещи и люди существовали, их не обязательно записывать в книгу. Кроме того, мне кажется, я только потому и вижу лица, слышу голоса каждого, кто прошел через ее жизнь, что знаю: все они – реальные люди, а не выдуманные персонажи в поисках автора. Они и в самом деле существовали, жили, страдали, любили. А вот единственная реальная история здесь принадлежит именно ей, Катерине. История девушки, у которой украли все: ее собственное тело, свободу, будущее. Но она оказалась сильнее, она в одиночку, ничего не боясь, обогнула весь известный мир, страдала, боролась, любила, побеждала.

Нет, написать эту историю решительно невозможно. Как дать ей голос? И какой? Какой язык?

Теперь мой черед, опершись на старое фортепиано, наблюдать за Катериной. Она по-прежнему стоит в углу, на вид спокойна, но, кажется, под этим спокойствием скрывается внутренний трепет. Я чувствую, что ей уже и самой хочется уйти, уйти свободной, потому что любой сюжет по-настоящему оживает только тогда, когда отпускает тебя и уходит прочь. Глядя на нее, я убеждаюсь, что эта девчонка меняет игру. Да, она дарит мне радость и свободу, как и любому, кого встречала, но на сей раз просит и кое-что взамен. Что-то невероятно простое, но вместе с тем ужасно сложное. Проснуться, как после долгого сна без сновидений. Открыть глаза.

Если она и впрямь мать Леонардо, то он не итальянец, вернее, итальянец лишь наполовину. Другой же половиной, возможно, лучшей, он – сын рабыни, чужестранки, стоящей на самой нижней ступеньке социальной и гуманитарной лестницы, женщины, что сошла с приплывшего неизвестно откуда корабля, лишенной права голоса, достоинства, документов, не умеющей ни читать, ни писать и едва говорящей на нашем языке. Вот потому-то и нужно возблагодарить каждого из тех, кто встретился ей на пути в Анкиано, а жителей Винчи и его окрестностей славить не только за то, что они предоставили этому невероятному ребенку место для рождения (в конце концов, он мог родиться и где-то еще), но, главное, за то, что приняли в свой круг беременную женщину без родины, семьи и свободы, в полной мере вернув ей достоинство человеческой жизни.

Наша прекрасная страна, этот полуостров, далеко выдающийся в Средиземное море, вообще славится как колоссальной ширины мост, где тысячелетиями беспрерывно встречались и смешивались культуры, цивилизации, языки и искусства народов, могучими реками текших с севера на юг и с востока на запад, с дальних островов и земель за морем, из Европы в Африку и наоборот, прибывающих и отбывающих мигрантов, мучимых жаждой жизни и знаний. Закрой кто-нибудь наши порты, не было бы и самой итальянской цивилизации.

Но даже если эта Катерина никогда не была матерью Леонардо, если она – лишь сон в летнюю ночь или греза помешавшегося старика профессора, жестокая реальность рабыни-подростка, вместе с тысячами других юношей и девушек, невидимых, не замечаемых Историей существ, прибывшей на наш континент, сгибаясь под тяжестью страданий и боли, все равно способна вызвать скандал такого размера, что он разрушит всю европейскую, западную цивилизацию.

Ведь это происходило в самом сердце высокого Возрождения, питаемого иллюзией о возвращении процветающей античной цивилизации со всеми ее ценностями и идеалами добродетели, гуманизма и всеобщего братства, и одновременно о появлении чего-то совершенно нового, в Античности невиданного и даже немыслимого: мира, пределы которого постоянно расширяются, где искусство и техника способны конкурировать с самой природой и преодолевать ее, где свободно циркулируют товары и деньги, порождая богатство, благосостояние и уверенность в неизбежности прогресса, неподдельного и безграничного.

Поднимают паруса каравеллы и галеоны, расправляет над миром крылья эпоха Возрождения, но в тени этих крыльев начинается кровавое завоевание неведомых доселе континентов; развитие глобальной экономики, основанной на рабстве; мировое господство наций, доминировавших на протяжении веков благодаря эксплуатации и истреблению других народов ради земли и природных ресурсов; стандартизация и искоренение культур, языков, свобод, бесконечного разнообразия способов жить и мечтать, какие только могут быть придуманы людьми.

Voici le temps des assassins. Впрочем, возможно, это время убийц было всегда, с самого начала Истории, когда и зародился этот скандал, тянущийся более десяти тысяч лет.

Глядя на Катерину, я понимаю, что знаю ее уже бог знает сколько. Что она всегда была здесь, рядом, в вещах вокруг нас, в каждом дне жизни. Рабство, эксплуатация чужого труда и человеческого достоинства может происходить где и когда угодно.

Хлопок для рубашки, что сейчас на мне, скорее всего, был собран руками какой-нибудь Катерины на бескрайней плантации в Центральной Азии. Пульсирующая нервная система моего смартфона, ее металлы и волокна, скорее всего, пропитаны кровью и потом детей, добывавших их на африканских рудниках.

Пока малышка-Катерина просит милостыню на перекрестке вон у того светофора, ее братья надрываются, собирая урожай помидоров, или