в Остийскую гавань. Потом он не мог объяснить самому себе, как решился на такое безумие. Руки Думнорига, как и у остальных рабов, были в оковах. Побег со скованными руками не имел смысла. Но ночью он встал и, перешагивая через тела спящих товарищей по несчастью, пошел куда глаза глядят. Охранявшие рабов сторожа его не заметили – видимо, уснули.

Пройдя по безлюдным ночным улицам, Думнориг вышел к морю у береговой башни. Где-то совсем рядом он услышал голоса. Это были солдаты городской стражи. Но никто его не окликнул. Вскоре он оказался за городом и поначалу двинулся по дороге вдоль морского побережья. Немного погодя он попытался изменить направление, подавшись на север, но путь ему преградило широкое озеро. Как он потом узнал, это было Остийское озеро с примыкавшими к нему Лаврентскими болотами. Всю ночь и почти весь день Думнориг упрямо шел по дороге, не встретив ни одного путника. В полдень показались стены и башни небольшого города. Это был город Лаврент. Думнориг свернул на дорогу, ответвлявшуюся в сторону от моря. Эта дорога протяженностью всего в семь римских миль соединялась с Лавинийской дорогой, двигаясь по которой можно было попасть сначала в городок Лавиний, а потом в Рим. Об этом он тоже узнал позднее. Но в тот момент Думнориг, увидев слева от дороги густой курчавый лес, двинулся к нему.

Этот лес, как и болото, назывался Лаврентским. Первые три дня Думнориг питался одними желудями. Он почти умирал от голода и холода, когда на него случайно наткнулись скрывавшиеся в лесу беглые рабы. Их было девять человек. Они помогли ему избавиться от оков, и Думнориг стал десятым в этой разбойничьей шайке, жившей ночными набегами на деревенские огороды или разбоями на дорогах.

В недобрый час оказался Думнориг в Лаврентском лесу. Вскоре из Рима туда была выслана целая когорта солдат для розыска беглых невольников. Но Думноригу и его друзьям повезло: они вовремя укрылись в топких болотах, пока солдаты прочесывали лес и хватали скрывавшихся в нем беглецов. После того как солдаты закончили облаву и ушли, несчастные разбойники вышли из своего убежища и получили возможность запастись скудной провизией на зиму. По ночам они выкапывали репу на полях лавинийских крестьян, ставили силки на зайцев и других мелких животных…

Пережив очень голодную и холодную зиму, беглецы вышли по весне на большую дорогу и встретили на ней четырех бедняков, одетых в залатанные плащи. Они катили перед собой груженую старым тряпьем тележку. В другое время беглые рабы и не подумали бы связываться с какими-то жалкими ветошниками. Но в тот день они были особенно голодны и злы. К тому же одежда их превратилась в лохмотья. Остановив старьевщиков, они стали рыться в их тележке, надеясь отыскать для себя что-нибудь подходящее из платья. Но ветошники внезапно сбросили с себя свои трибоны и обнажили остро отточенные мечи. Двое разбойников были убиты на месте, остальные пришли в ярость и забили насмерть всех четверых противников своими дубинами. Каково же было их изумление, когда в тележке под грудой ветоши они обнаружили две корзинки с денариями и сестерциями. Каждая из них была весом не меньше таланта. Видимо, один из мнимых ветошников был торговцем, который решил вместе со своими слугами перевезти эту крупную сумму денег из Остии в Рим. Они отправились в путь, переодевшись в нищенскую одежду, дабы не стать приманкой для грабителей. Поскупившись нанять вооруженную охрану, торговец потерял и деньги, и слуг, и собственную жизнь.

Похоронив товарищей в лесу, разбойники честно поделили между собой добытые деньги и решили навсегда покинуть Лаврентский лес. Они рискнули появиться на торжке близ святилища Альбула, купили себе приличную одежду и сбрили бороды. После этого они расстались друг с другом. Больше Думнориг никого из них никогда не видел.

С особой силой проснулась в нем тоска по родине. Он готов был пробираться туда пешком по ночам, прячась днем в глухих местах. Но дойдя до Альзия в Этрурии, беглец осмелел и вошел в город с толпой торговцев в надежде устроиться на корабль, идущий в Массилию. В это время он уже обладал запасом латинских слов, достаточным для того, чтобы выдавать себя за римского отпущенника. Его расчет на это вполне себя оправдал. Ни видом своим, ни плохой латинской речью он не вызывал ни у кого каких-либо подозрений. Придумать имя мнимому своему патрону не составило для него большого труда. Один из его товарищей-разбойников часто рассказывал о своем господине из патрицианского рода Огульниев. Тот был очень богат и жаден, экономя на питании рабов больше, чем на кормежке домашних животных, почему и побеги невольников из его латифундии не были редкостью. Думнориг назвался вольноотпущенником Марка Огульния. Как потом ему стало известно, род Огульниев был очень старинным и почитался как в Риме, так и во многих городах Италии. Поэтому молодой арвернец, чуть ли не на каждом шагу произнося имя своего «патрона», везде встречал хорошее к себе отношение.

Ему удалось устроиться на корабль, следовавший в Массилию. Один из матросов, массилийский грек, обещал приютить его в своей хижине за небольшую плату. Думнориг рассчитывал провести в городе несколько дней. Он хотел встретить там каких-нибудь торговцев из земли арвернов или рутенов, чтобы вместе с ними добраться до родных мест. Но ему пришлось надолго задержаться в Массилии. Поначалу он никак не мог найти торговцев-земляков. Однажды на рынке разговорился и познакомился с молодой женщиной. Она торговала овощами и была владелицей небольшого загородного имения. Гиспала (так звали женщину) была отпущенницей. Ее патрон, бывший римский квестор, изгнанный из Рима по приговору суда, отпустил Гиспалу по завещанию с маленьким участком земли неподалеку от города. Гиспале было около тридцати лет. Она была весьма привлекательна, но имела недостаток – сильно прихрамывала от полученного в детстве увечья. Из-за этого она так и не вышла замуж. Но Думнорига это не смущало. Он быстро сошелся с ней. Она его вполне устраивала, а Гиспала была от него в восторге, потому что он был молод, хорош собой и не ленив в работе.

Но Думнорига по-прежнему тянуло на родину. От Массилии до Герговии было около сотни миль. Как-то мимо усадьбы отпущенницы проходил обоз, направлявшийся в Сегодун, главный город рутенов. Думнориг ушел вместе с купцами, оставив Гиспалу в большой печали. Она уже успела сильно к нему привязаться…

Думнориг прошел через землю рутенов и добрался до Герговии, в окрестностях которой была его деревня. Но на месте деревни нашел лишь старое пепелище. Он еще был молод тогда и не разучился плакать. Не сдерживая душивших его слез, Думнориг сидел на том самом месте, где когда-то стоял дом, в котором он родился и вырос. Яркие воспоминания детства и юности были еще очень свежи в памяти, особенно образ девушки из соседней деревни, ее прекрасные голубые глаза и милая улыбка, которой она ласкала его при встречах. Ее звали Вильмира. Она должна была стать его женой. Но и ее деревня была сожжена. Римляне, осаждая Герговию, безжалостно опустошили окружавшую ее местность.

Погоревав, Думнориг пробовал отыскать мать и сестер или родственников в Герговии и в уцелевших ближайших деревнях, но все было напрасно. Ни о его матери, ни о его сестрах никто ничего не слышал, никого из родственников и даже знакомых он не нашел: все сгинули в минувшей страшной войне, все на родной земле стало ему чужим.

Думнориг вернулся к Гиспале, и они прожили вместе около двух лет.

Арвернец не мог предположить, что его, беглого раба из Африки, будут разыскивать в Заальпийской Галлии. Он не знал, что в Массилии обосновалось товарищество фугитивариев, которое занималось поимкой беглых рабов в Нарбоннской Галлии с той поры, как она официально стала римской провинцией. Его схватили, когда он имел неосторожность открыто появиться в Массилии. Ему даже не позволили проститься с Гиспалой, и, заковав в цепи, бросили в трюм корабля, следовавшего в Остию, откуда Думнориг три года назад совершил побег.

Из Остии его привезли в Рим. Думнориг упрямо твердил, что он раб Квинта Фабия Максима. Он надеялся, что консуляр не устоит против соблазна