тогда, когда собака напугает, а когда у молодых людей появляются седые волосы. Насмотрелся он страха на войне. Слёзы опять накатились на глаза, и она сидела рядом, плакала и гладила его волосы, его сединки, словно от этого они могли поменять цвет.

Родион проснулся через два часа. Лиза сидела в кресле и читала журнал. На столе, накрытом салфеткой, стояло что-то вкусное, от чего шёл приятный запах. Родион и проснулся от голода, сел на диван и улыбнулся.

— Свалился, не утерпел, — сказал он. — Мне бы одеться теперь, а то я в исподнем и сижу. Где мой мешок, там у меня новая гимнастёрка, я её и одену.

Лизавета вышла из комнаты. Когда вернулась, то Родион был уже одет в форму — на груди висели два Георгиевских креста. Девушка растерялась от вида наград, потом подошла и потрогала их.

— Это настоящие? — задала она настолько глупый вопрос, что сама и расхохоталась. — Родя, ты ведь герой! Ты знаешь об этом?

— Какой я герой, — смутился солдат. — Это так, мимоходом.

Они сидели при свечах напротив друг друга, вспоминали детство, пряники с молоком, которые жевали за печкой, и весело смеялись.

— Василий, ты не знаешь этого юношу? Кабы беды не было, а то хозяин строгий: как спросит, так не возрадуемся? — шептала Сара Иосифовна.

— Нет, не знаю, не приходилось видеть. Конечно, хозяин строгий, но и она ведь хозяйка, разве скажешь супротив что?

— И то верно. Пошли к себе, а как увидит, что мы здесь — тоже скандал будет.

— Какая ты стала, просто глаз не отвести, — сказал Родион, разглядывая девушку, понимая, что это неприлично, но не мог ничего с собой поделать.

— Ты на меня смотри и глаз не отводи, не отводи, — громко сказала Лиза и захохотала, потом бросилась к Родьке, обняла его и сказала:

— Ты даже не знаешь, как я рада, что ты вернулся, даже не знаешь, — она опять расплакалась, уже который раз за вечер.

Родион обнимал её вздрагивающие плечики и говорил:

— Ну что ты, всё закончилось, авось больше не придётся уезжать.

— Да знаю я, но сегодня что-то со мной, прямо рёвушка какая-то — сладу нету. Всё, больше не буду, — сказала она и присела рядом на стул.

— А ты как жила? — спросил Родион, пытаясь отвлечь её от грустных воспоминаний.

— Жила. Учитель ходил два года, учил разным наукам, а потом сказал, что больше меня учить ему нечему, и перестал ходить. Два года училась в Канске, воевала с тётушками, закончила учёбу и там, вернулась назад — вот уже год как я здесь. Беру книги, читаю, познаю мир самостоятельно. Всё лучше, чем сплетни пересказывать, как мои немногочисленные подружки. Батюшка хотел было к делу меня приставить, да не люблю я торговлю. Крутиться надо, обманывать — это не по мне. Батюшка говорит, что хочет скорей меня замуж отдать за богатого жениха, чтобы ему кровь не портила.

— Неслух, отца не почитаешь? — улыбнулся Родька.

— Да почитаю, только не всегда получается. Ему не нравится, что Нестор в рот заглядывает, самостоятельно шагу не сделает. Не нравится и что я делаю не по его разумению, а на всех не угодишь.

— А как жить думаешь?

— Так и думаю. Вот выйду за тебя замуж и буду тебя любить, и детишек тебе нарожаю, и буду сопли им вытирать.

— А батюшка благословит ли за меня, говорила, что за богатого хочет? — в тон ей стал говорить Родион.

— А куда он денется? Не благословит — внуков не покажу, даже сопливых, — сказала она и рассмеялась.

— Ну а как я не возьму, что будешь делать?

— И тебя спрашивать не стану, знаю, что ты не такой вредный, как я.

— С врединой мне не резон жить, сама понимаешь.

— Когда нужно, я хорошая.

— Ну, если хорошая, тогда придётся подумать, — заключил Родион.

— Вот и думай, да недолго, а то и я могу передумать, не видать тогда вам с батюшкой сопливых детишек. — Лиза опять рассмеялась во весь голос.

Потом они опять сидели за столом, пили чай с бубликами и говорили о чём-то несущественном, делали вид, что этого шутейного разговора совсем и не было. Только у каждого из них зародилась маленькая надежда, что так и случится. Может, всё и шло к тому, что они однажды пойдут под венец и не из-за выгоды, а потому, что кому-то при виде другого беспричинно плачется, а другому не хочется отводить взгляд, и не хочется выпускать друг друга из объятий.

— Вот крестик. — Лиза показала золотой крестик на цепочке. — Ты мне самородок дарил, помнишь?

— Помню.

— Это из него.

Уже лёжа в постели, Родион всё пытался понять: разве так можно, чтобы месяц назад ещё над головами летали пули и снаряды, а теперь вот такое счастье — встретиться с человеком, который уже много лет был рядом с тобой и кому ты совсем не безразличен. Уснул он нескоро.

Проснулся Родион от тишины. Он открыл глаза, прислушался. За окном совсем негромко пели птицы, словно боялись разбудить заспавшихся полуночников, мягко постукивали копыта лошадей на пыльной улице. Родион вышел во двор, приметил бочку с дождевой водой, направился к ней. Раздевшись по пояс, стал с удовольствием плескаться, разливая воду вокруг. Когда он стал стряхивать ладонями капли с тела, радом увидел Василия, державшего небольшое полотенце.

— Спасибо, — сказал Родька и стал вытирать мокрые волосы.

— Ты чей будешь? Что тебя здесь встречают, как барина? — спросил он. — Родственник, что ли?

— Батрачил у них.

— Иди ты? Не встречал, чтобы так батраков встречали, а не врёшь?

— Самую малость.

Василий стоял и смотрел на этого бывшего батрака и ничего не понимал, потом махнул рукой и пробормотал:

— Батрак так батрак, видно, что не барин.

— И кто он? — спросила Сара Иосифовна.

— Говорит, что бывший батрак.

— Дивны дела твои, Господи, — перекрестилась она и пошла к себе.

— Может, надо чего? — спросил Василий Родиона.

— Илья Саввич когда будет, не знаешь?

— Так приехавши уже, ещё только светать стало, почивает сейчас, к обеду будет.

— Подожду.

— Ты, если чаёвничать будешь, скажи, Иосифовна принесёт.

— Чаю можно, — сказал Родион и направился в дом.

Присев у окна, стал разглядывать улицу. Редкие прохожие, не торопясь, следовали по тротуару, на дороге в пыли купались курицы, у дворов в тени