ночное чёрное небо вот-вот загорится огнём. Но зарницы гасли, небо темнело, а потом всё начиналось снова. Уже стали понемногу исчезать звёзды, когда Родион пошёл спать.

На другой день гуляние продолжилось. Поначалу пришёл Евсей с женой, чтобы прибраться после вчерашнего, а уж потом стали подтягиваться мужики, после того как управились с хозяйством. Сначала Евсей сидел на крыльце неприступной стеной, не пуская в дом никого, чтобы не разбудить брата, а когда тот сам открыл дверь, быстро поднялся и первым зашёл в комнату.

Мужики выпили понемногу и вскоре разговорились. Родион, слегка пригубивший за компанию, рассматривал своих сельчан, с кем был знаком так давно, что они все были словно одна семья. Только постарели мужики с тех пор, как приехали сюда искать своё место в жизни, седина покрыла некоторых обильно. Братья Никитины совсем белыми стали, у Евсея тоже седых волос на висках много, только Маркела ничего не берёт, разве что морщин немного добавилось.

«Так им уже всем на пятый десяток перевалило, — подумал Родька, — вот и берёт время своё. А мне-то тоже уже скоро тридцать. Неужели тридцать? Как время летит».

— Расскажи нам, Родион, за что тебе «Георгия» дали, за какие такие заслуги? — спросил подвыпивший Маркел.

— Какие там заслуги: всем давали, и мне досталось, — сказал Родька.

— Ты мне уши не притирай, давай рассказывай, — настаивал Маркел.

— Помнишь, как ты оглоблей туманшетских мужиков гонял, вот что-то подобное произошло со мною на войне, — отшутился Родион.

— Слышали? Мне тоже крест нужно давать, а Настя моя меня черешком да вдоль хребта!

Раздался дружный смех. Только к вечеру пришли жёны и забрали своих подвыпивших суженых, правда, и сами немного посидели и поговорили с солдатом. Расспрашивали, как там наряжаются барышни в Рассее, какие города там большие, какие дома. Никто из женщин не спросил о войне, словно Родион ездил на отдых в дальнюю сторонушку, специально посмотреть, как там одеваются модницы. И он был доволен, что спрашивают именно это, а не о его подвигах, о чём он рассказывать стеснялся.

А когда все разошлись, Родион взял свою армейскую котомку, развязал её и достал пару наганов, завёрнутых в холстину.

— Вот, брат, мой тебе подарок, и себе тоже на всякий случай приберёг.

— Что ж, они вот просто так валяются? Бери, не хочу?

— Нет, это трофейные. Бери, времена грядут тревожные, я видел, что творится в стране. С опозданием, но и к нам дойдёт: что-то доброе и затерялось бы в пути, а это дойдёт.

— Спасибо, хоть и баловство это, а приятно, да и правду ты говоришь: неспокойно стало везде — может, и сгодится.

— То-то и оно, что сгодится, — кивнул Родион. — А я два дня у Хру- стовых был, коня Илья Саввич одолжил, сказал, что потом заберёт.

— Хорошо он устроился в Тайшете, крепко. Мы с ним так же и гоняем обозы к карагасам, всё хорошо идёт, даже Эликан к шаману водил меня, про тебя уж очень хотелось узнать что-нибудь.

— Узнал? — усмехнулся Родион.

— Узнал, сказал, что тебя Бог хранит и домой ты вернёшься невредимым. Страшно было на войне?

— Хватало страху, особо, как пушки начинают бомбить, тогда только на Бога и надёжа: земля кругом, словно мячик скачет, и гул сплошной. А когда бой зачнётся, бояться некогда, там отбиваться нужно: будешь бояться — пропадёшь.

— Я и то думаю, не просто так мужики душой исковерканные сидят повсюду с протянутой рукой, помолотила их жизнь.

— Об этом лучше не вспоминать — свихнёшься; столько кровушки окропило землю — страсть.

— Ладно, хватит об этом, — сказал Евсей. — Раз так всё получилось хорошо, надо бы тебя оженить. Пора уже, не мальчик, скоро и четвёртый десяток разменяешь.

— И невесту присмотрел, поди, — спросил брат и улыбнулся.

— С этим дело не станет — девок в округе хватает: хоть в Туманшете глянь, в церковь поедешь, хоть в соседней Камышлеевке.

— Наверное, уже и пора, а невесту я уж сам присмотрю, ладно? Вот приберёмся с урожаем, тогда и поедем в сваты.

— Вот это дело, — обрадовался Евсей. — Ты не думай, твоя доля в цельности и сохранности ожидает тебя — сгодится на свадьбу.

Только к началу ноября освободились от хозяйственных забот.

— Мне нужно в Тайшет съездить. Поедешь со мной или отдохнёшь? — спросил Евсей брата.

— С тобой поеду, — сказал брат.

— Вернёмся оттуда, тогда и в сваты поедем, куда ты укажешь.

— Ладно.

В Тайшет въезжали уже в сумерках, ворота во двор Хрустовым открыл Василий. Родион расстегнул полушубок и стал стряхивать прилипшую солому. С крыльца с визгом сбежала Лиза в одном платье и кинулась к Родиону, тот едва успел раскрыть полушубок и прикрыть её.

— Приехал наконец, ну сколько можно ждать? Я уже чуть не умерла, — без умолку говорила она.

Евсей стоял посреди двора, открыв рот. На крыльцо вышел и Илья Саввич, держа в руках шубку для дочери.

— Остынешь же, на улице прохладно, — сказал Родион, обнимая девушку.

— Да, и заболею, и умру, раз ты так долго не едешь, — обиженно проворчала она, но так, чтобы посторонние уши не слышали это.

— Здравствуйте, — сказал Евсей, — извиняйте за беспокойство.

— Здравствуйте, какое тут беспокойство? — сказал Хрустов. — Беспокойство только с дочерью вот, да в селе беспокойно стало — постреливают по ночам. Василий, пристрой коней да накорми.

— Вы проходите в дом, — сказал хозяин. — Лиза, на-ка шубку, не дело раздетой по морозу бегать: будешь потом сопли на кулак мотать.

Лиза накинула на плечи шубу и повела Родиона в дом. Теперь только Евсей понял, кого хочет сватать брат, и вдруг заволновался так, что затряслись руки. Хоть с Хрустовым они были и в приятельских отношениях все эти годы совместной работы, но Евсей знал определённую границу между ними и никогда не переступал её. Вот теперь предстояло перейти эту грань, и непонятно было, как отреагирует Илья Саввич.

После ужина Хрустов увёл Евсея к себе в кабинет, нужно было поговорить по обоюдным делам. Там он налил коньяку Евсею и себе. Дела были оговорены быстро, потом вдруг замолчали, словно уткнулись в стену. Наконец, Евсей решился.

— Илья Саввич, такое дело, — начал он.

— Знаю я это дело, — перебил Хрустов. — Сам уже несколько месяцев места себе не нахожу. Скажу, Евсей, тебе прямо: в другое время я постарался бы искать для дочери другого жениха, но с ней самой не