Маша была ленива и нелюбопытна. Когда начинать, ей было абсолютно все равно. Зато стодолларовая купюра была так привлекательна, что она, не раздумывая, согласилась.

И ловушка, тщательно подготовленная Геной, захлопнулась.

Ровно без четверти десять Дима, убедившись, что его никто не видит, с колотившимся сердцем проник в свою палатку и тщательно задвинул змейку. Маша – без ничего – лежала на кровати и весело на него поглядывала. Диме мучительно захотелось сбежать, но она поймала его за руку и потянула к себе.

– Ну чего ты? – сказала она со смешком. – Испугался? Мальчик, да? Влезай, тебе понравится.

И Дима полез. Как и любой бы на его месте. А что ему оставалось делать?

В это самое время Лена с двумя студентами, приехавшими вместе с ней, поднималась по тропинке, ведущей в лагерь. Дима почему-то ее не встретил, но это Лену не смутило. Мало ли что – может, он чем-то занят.

Когда она, озираясь, вошла на территорию лагеря, перед ней внезапно, как черт из табакерки, выскочил Гена. Он схватил ее за руку и куда-то потащил.

– Откуда ты взялся? – изумилась девушка. – И куда ты меня тащишь? Отпусти сейчас же!

– Послушай, Лена, – торопливо заговорил Гена, – пойдем со мной, не бойся. Это недалеко, вон к той палатке. Я тебе что-то покажу.

– Никуда я с тобой не пойду! – уперлась Лена. – Опять какую-то гадость задумал? Знаю я тебя!

– Даю честное слово – я тебя прошу в последний раз. Что-то покажу, и исчезну. Тебе будет очень-очень интересно, вот увидишь! Это тебя напрямую касается.

Он подтащил ее к палатке под большой чинарой и рукой с зажатой в ней финкой сделал два коротких взмаха. Вырезанный лоскут парусины мягко упал внутрь, образовав большое отверстие в форме равнобедренного треугольника.

И Лена увидела.

Ее толстое колено. Растянутые мокрые губы.

И его искаженное лицо.

Мутная тошнота подступила к горлу Лены. Замерев от ужаса, она глядела на них, не мигая. Так вот значит, как это бывает! И с ней бы он также? Нет, нет, ни за что на свете, – никогда!

Дима посмотрел на нее невидящим взглядом и отвернулся. Через некоторое время он снова повернул голову на свет – и только тогда его взгляд прояснился.

Он увидел ее.

– Не-е-ет! – закричал он в ужасе. – Лена, не надо, не смотри! Это неправда, непра-а-а…

Но Лена уже не слышала его. Раскинув руки, она, как птица, полетела прочь. Разрывающая душу боль терзала ее. Это любовь рвалась оттуда и, вылетая, кровавыми клочьями повисала на ветвях деревьев. И скоро на ее месте осталась одна огромная кровоточащая рана.

В багровом тумане, ничего не видя перед собой, она летела все вниз и вниз. И, вероятно, ее Ангел-хранитель носился в те мгновения над нею, – иначе она обязательно зацепилась бы за корни растений, пересекавшие тропинку, и, покатившись с крутизны, сломала бы себе шею. Но она не споткнулась ни разу.

Внезапно высокий крест вырос у нее на пути. Она ударилась о него и отскочила.

– Чего ты теперь хочешь? – загрохотал крест громовым голосом, эхом прокатившимся по горам.

– Я хочу! – в отчаянии закричала она, – я хочу, чтобы тебя не было!

Ведь он стоял прямо на тропинке, мешая ей бежать.

И его не стало.

А она понеслась дальше и скоро очутилась внизу. Прямо по рельсам, ничего не соображая, она побежала на станцию. Из черного жерла тоннеля, весь в дыму и пламени, с грохотом вылетел поезд. Он подхватил ее и унес в своем чреве неведомо куда.

Гена долго стоял, оглушенный ее словами. Она хочет, чтобы его не было, – вот чего она хочет. Ее желания для него всегда были законом. Он всю жизнь стремился выполнять все ее желания – и это выполнит тоже. Она хочет, чтобы его не было, – и его не станет.

Гена понимал, что совершил величайшую подлость. И ни капли не жалел о содеянном. Она не будет с этим подонком – вот что главное! Он понял это сразу, как только взглянул на ее лицо там, у палатки. Он выполнил обещание себе и Маринке – и дальше жить было незачем. Своим поступком он заслужил презрение всего мира. Никто во всем мире не пожалеет о нем, разве только мама Света. Но у нее есть близнецы и Алексей – она быстро утешится. Им даже будет лучше, если его не станет. Снова сдадут квартиру жильцам – и деньги появятся.

Жить, ощущая всеобщую ненависть и, в первую очередь, той, что была для него смыслом жизни, – нет-нет, это гадко, это отвратительно!

– Хорошо, дорогая – сказал он вслух. – Все будет, как ты хочешь.

И, свернув с тропинки, побежал к морю. Быстро разделся и, уже не думая, что делает, достал из кармана рубашки авторучку с листком бумаги. Он написал несколько слов и сунул все это в кусты. А потом бросился в море – и поплыл.

Он плыл долго, очень долго, – больше часа. Небольшое облако на горизонте превратилось в огромную темную тучу, закрывшую собой все небо. Поднялся ветер, и высокие волны стали мешать ему плыть дальше. Наконец он выбился из сил. В последний раз взглянул на небо, сделал глубокий вдох, затем выдох, глотнул побольше воды – и погрузился с головой.

Он надеялся, что быстро утонет, – ведь ему совсем не хотелось жить. Но не тут-то было! – его пробкой выбросило на поверхность. Стараясь не дышать, он снова погрузился в темную воду, но его опять выбросило наверх. Так он несколько раз погружался и всплывал, пока до тошноты не наглотался горько-соленой воды. Легкие раздирала острая боль, шумело в ушах, слезы вперемежку с водяными брызгами заливали глаза.

Его молодое сильное тело никак не хотело умирать. И когда он почти перестал соображать, оно взяло дело спасения в свои руки – и стало вправлять ему мозги.

Вынырнув в очередной раз, Гена открыл глаза, огляделся – и ужаснулся увиденному. Что он здесь делает, один, среди этих чудовищных волн? Он должен быть сейчас дома с любящими его мамой, близнецами и Алексеем, – в своей теплой и уютной квартире, а не в этой ледяной воде. Как он мог так поступить с собой – со своей единственной жизнью? Только из-за того, что какая-то девушка с синими глазами велела ему не быть? Да кто ей дал право? Ему подарила жизнь мама Света, а отобрать ее может только Бог, только он один!

Так теперь думал Гена, барахтаясь меж высоченных волн. Он больше не был человеком Лены – он стал человеком Жизни. Только ей одной он был готов поклоняться до конца дней своих, только ей одной.

Теперь Лена внушала ему ужас, ассоциируясь с испытываемой им болью, холодом и тянущей вниз бездной. На свою беду он встретил ее – на свою погибель. Ведь это Лена обрекла его на страдания, захотела его смерти – за то, что он до смерти любил ее. Да отныне он будет обходить ее за три версты!

Совсем иначе он смотрел сейчас на содеянное им. Да, он сотворил подлость – и она прекрасна. Потому что подлость – это тоже часть Жизни, а прекрасней Жизни нет ничего. Все прекрасно, что есть Жизнь, и хорошее, и плохое – все!