На вокзале Дима держался из последних сил. Перед посадкой Лена сама его поцеловала в щеку. Потом он долго бежал за ее вагоном, пока не кончился перрон, – тогда он бессильно опустился на ступеньку и стал глядеть вслед быстро удалявшемуся поезду.

Он все смотрел и смотрел, представляя, как она сидит со своей мамой в купе, разговаривает с попутчиками – пожилой семейной парой – смотрит в окно. Он, только он один, должен сейчас смотреть на нее и разговаривать с ней, а не какие-то посторонние люди, включая ее маму. И именно он лишен этого счастья. Где же справедливость?

Так он сидел и глядел вслед давно скрывшемуся поезду, может час, а может, два, – он потерял счет времени – пока его не окликнул какой-то железнодорожник.

– Эй, парень, с тобой все в порядке? – спросил он, подойдя к Диме вплотную. – Помощь не нужна?

– Нет, ничего, спасибо, – пробормотал Дима, вставая. Его слегка знобило. Плохо соображая, он поплелся в здание вокзала, выпил там газировки и поехал домой.

Дома ему стало совсем худо. Положив руку на лоб сына, Наталья Николаевна обнаружила, что тот весь горит. Температура поднялась до сорока, затем начался бред. Бред сводился к одной фразе: «Лена, не уезжай!»

Пришлось вызывать «Скорую». Диме сделали укол, после которого он заснул и проспал до утра. Наутро он встал здоровым, но очень грустным, и принялся бесцельно слоняться из угла в угол.

– Хватит дурью маяться! – рассердилась, наконец, Наталья Николаевна. – Или ты начнешь заниматься, или про Лену забудь! Будет она тебя ждать из армии, как же. Зачем ей такой размазня?

Эти слова возымели действие – и Дима, наконец, сел за учебники. Лена ему расписала задания на каждый день – оставалось только неукоснительно их выполнять.

Теперь, когда между ним и поездкой на море осталась только одна преграда – вступительные экзамены – Дима с удвоенной энергией взялся ее преодолевать. Он стал заниматься с раннего утра до поздней ночи, забыв про прогулки и телевизор. Да и какие прогулки без Лены – что в них хорошего?

Каждый вечер он звонил ей в Москву. Чтобы мама сильно не ругалась, он отдал ей половину своих подарочных денег, которые собирал много лет. Посмеиваясь, Наталья Николаевна припрятала их до лучших времен – может, ему же еще и пригодятся.

Математика была написана на четверку, оставались физика и диктант. Диктанта Дима не боялся – за два месяца непрерывной диктовки он почти перестал делать ошибки. А вот физика внушала ему тихий ужас.

Повторять ее Дима начал с оптики, как и велела Лена. И сразу наткнулся на непонятные задачи. В «Репетиторе», который она ему оставила, они были решены с подробным объяснением, но ему все равно было непонятно. Чтобы разобраться, следовало хорошенько углубиться в теорию, но Диме этого делать было лень. И потому он долго сидел, тупо глядя в задачник, пока не надумал позвонить Саше Оленину. Саша тоже поступал в Политех, но только на другой факультет, где был самый маленький конкурс.

– Санек, ты петришь в задачах про линзы с зеркалами? – спросил он приятеля. – Я читаю-читаю и ни фига не врубаюсь.

– Я и без зеркал не петрю, – признался Саша. – А чего ты Ленку не спросишь? Лучшего объясняльщика я не знаю.

– Так она же уехала.

– Как уехала? Оставила тебя и уехала? Как же она могла?

– Да, представь себе. Ее мамаше срочно понадобилось выступать на каком-то совещании и Лену показать публике, как редкостный экземпляр. Я так ее умолял, но она все равно уехала. И вот теперь даже спросить не у кого.

– А ты позвони Маринке. Она не хуже Ленки в этих задачах разбирается. Помню, она одну такую объясняла у доски, так даже я понял.

– А удобно? Она же меня до сих пор любит по-страшному. Может, не стоит ее тревожить?

– Наоборот! Сделай девушке приятное. Я вон всем, кто меня любит, делаю приятное. Они, знаешь, как, бывают счастливы даже после невинной прогулки?! А уж если поцелую, так вообще тают, как эскимо.

– Ладно, попробую.

Дима не без трепета набрал Маринкин телефон. Но когда он услышал, с какой радостью та согласилась ему помочь, у него даже потеплело на душе.

«Может, для нее видеть меня такое же счастье, как для меня Лену? – подумал он. – Пусть порадуется. В конце концов, ну, не убудет же меня. И ей хорошо, и мне польза».

– Можно к тебе? – спросил он. – Я ненадолго.

– Нет, Дима, тебе ко мне нельзя. Папа дома, понимаешь. Он может что угодно устроить. Оскорбить тебя может. А если я к тебе? Это тоже неудобно?

– Почему? Очень даже удобно. Когда придешь?

– А Наталья Николаевна?

– А при чем здесь Наталья Николаевна? Она в мои дела не вмешивается. И к тому же ее дома нет. Приходи сейчас.

– Бегу!

Только он положил трубку, как позвонил Саша.

– Договорился с Маринкой?

– Договорился. Она сейчас придет. А что?

– Слушай, можно, и я с вами порешаю? Вы же без интима будете, как я понимаю. Не помешаю?

– Да, конечно, какой интим! Приходи, только побыстрее. Втроем даже веселее. Можем и потом вместе готовиться. Я сам, когда объясняю кому-то, лучше запоминаю.

С тех пор все дни, оставшиеся до экзамена, они собирались по утрам у Димы и занимались втроем. Убедившись, что на глубокое повторение физики времени не хватит, Маринка заставила их выучить все по верхам.

– Самое главное, – внушала им она, – чтобы вы ответили на каждый вопрос хоть что-нибудь, иначе вам не набрать нужных баллов.

И она гоняла их по основным законам и формулам, уже не вдаваясь в свойства всяких там полупроводников и фотоэлементов. Пусть хоть знают, что это такое.

В последний день перед экзаменом Саша ушел раньше, а Маринка немного задержалась, – объясняла Диме ядерные реакции. Он никак не мог запомнить обозначения элементарных частиц, и потому до него туго доходили правила смещения. Чтобы они дошли, надо было сначала добросовестно вникнуть в теорию атомной физики – но Диме этого делать не хотелось. Намного проще глотать, когда тебе разжевывают.

Наконец, у него наступило просветление – и он самостоятельно написал три реакции. И даже понял, чем отличаются экзотермические реакции от эндотермических. Тогда и Маринке пришло время уходить.

– Спасибо, Мариночка, – сказал он на прощание. – Без тебя я бы не справился. Просто не знаю, как тебя благодарить.

– Поцелуй меня, – опустив глаза, попросила Маринка и зарделась. – Поцелуй, как тогда, помнишь?

– Может, не надо, солнышко? – растерялся Дима. – Тебе же потом будет еще тяжелее.

– Поцелуй! Ну что тебе, трудно?

Он наклонился и бережно поцеловал ее приоткрытые губы. И тогда она вдруг обняла его за шею, прижалась всем телом и застонала – а потом отпрянула и, не поднимая глаз, убежала.