Две главные задачи стояли теперь перед монархами – восстановление единства Церкви и истинного вероучения и отражение внешних угроз со стороны варваров. Здесь-то и сказались плоды политики св. Феодосия Младшего, которыми вовремя и к месту воспользовался его преемник. В наследство св. Маркиан получил многочисленную и хорошо организованную армию, познавшую вкус победы над персами и горящую желанием сразиться с гуннами. Хотя он стал императором «из солдат» и не получил блестящего образования, но, как отмечалось, был умен особой народной мудростью, а потому умел сочетать свои желания и общие интересы. Святой Маркиан практически всегда предпочитал мир войне, если такая возможность открывалась хотя бы и за деньги, и в этом отношении продолжил очень верную и прагматично-выверенную линию поведения прежних царей, умевших быть и воинственными, и мирными в зависимости от внешних обстоятельств. Но когда Аттила прислал к нему посольство с требованием дани, св. Маркиан ответил, что не обязан давать ему столько, сколько ранее по щедрости давал св. Феодосий II.

«Возвратитесь к вашему государю и скажите ему, что если он обращается ко мне как к другу, то я пришлю ему подарки, а если как к даннику, то я имею для него оружие и войско, не слабее его». Это уже был ультиматум с позиции силы. Император немедленно отправил к вождю гуннов своих послов, обещавших выплачивать дань, но на обычных для всех федератов условиях – охрана границы Римской империи и признание власти императора над собой. Конечно, Аттила не принял посланцев царя и, оскорбленный, начал подумывать о полномасштабной войне с Константинополем, но так на нее и не решился[923].

В сентябре 451 г. он направил небольшой конный отряд в Восточную Иллирию для проведения устрашающего набега, но дальше этого дело не пошло. При всех угрозах в адрес св. Маркиана, в 452 г. Аттила опять отказался от немедленных боевых действий на Востоке, хотя заочно и объявил Константинополю войну, поскольку св. Маркиан дани так ему и не выплатил[924]. Вместо этого он стал готовиться к походу в Италию. Но, как надо полагать, в тот момент не просто слепой случай спас Восточную империю от гуннов, но сказалась та мощь, которую она накопила за последние 50 лет. Аттила был слишком умен и расчетлив, чтобы рисковать в борьбе с таким опытным и бесстрашным соперником (особенно, если его храбрость была подкреплена реальной силой), как св. Маркиан. Поэтому он выбрал жертву послабее – Рим, и расправился с ней, что, в общем-то, тоже далось ему не без труда, если вспомнить страшное поражение гуннов на Каталаунских полях.

Но и в Италии дела гуннов шли не так успешно, как им хотелось. На Западе варварам противостоял Аэций, а с Востока, в полной согласованности действий с римским полководцем, давили на гуннов войска св. Маркиана. Варвар оказался зажатым как бы между двух огней, к тому же в 452 г. в Италии был неурожай, и гуннам вскоре очень трудно стало добывать припасы и пищу. Поэтому они оставили Италию, спасенную гением двух великих римских военачальников. Аттила отступил, надеясь в следующем году взять реванш, но, как известно, вскоре скоропостижно умер.

Смерть Аттилы послужила сигналом к распаду его державы. Первыми отпали гепиды, страдавшие под не очень ласковой рукой великого гунна – они захватили территории, где ранее любил останавливаться сам Аттила. Остготы заняли Паннонию, герулы поселились на левом берегу среднего Дуная. Аланы перешли через Дунай в пределы Империи и осели в Добрудже. Основная масса гуннов вернулась на Восток, но некоторые отдельные отряды перебрались в Прибрежную Дакию и поселились вдоль рек, впадающих в Дунай с Юга, – Ут, Эск, Альм. Теперь картина на северных границах Римской империи кардинально поменялась. Исчезли страшные гунны, и остались разрозненные племена варваров, не желавших объединяться. Фактически этим Римская империя и была спасена, получив время для передышки и восстановления своих сил[925].

Помимо этого, св. Маркиану пришлось спешно заниматься делами на восточной границе. Дело в том, что еще в 449 г. армяне подняли восстание против персов и в ноябре того же года разгромили персидский конный корпус возле города Англ. Желая жестоко наказать восставших, персы сосредоточили в соседней Албании 45‑тысячную армию, к которой присоединились отряды северокавказских царьков и князей общей численностью до 10 тысяч воинов. Армяне немедленно отрядили посольство в Константинополь, но сочувствия к себе не вызвали. Более того, св. Маркиан снарядил посольство в Персию с заверениями в дружбе и нерушимости ранее заключенных договоров.

На самом деле ничего случайного здесь не было. Волнения армян начались практически сразу после воцарения Йезидегерда II, который желал совратить армян в идолопоклонство. Правда, ничего неожиданного в этом нет: как умный и последовательный правитель, Персидский царь был обеспокоен тем фактом, что на границах его государства с Византией проживает множество христиан, объединенных с вековым врагом единством веры. Причем меры, предпринимаемые персом, не отличались жестокостью – напротив, он действовал подкупами аристократов, посулами и лестью. Тем не менее, когда царь отправился на войну с кушанами, католикос Иосиф (449—452) и армянские епископы выступили с открытым воззванием, призывая соотечественников к восстанию. Правда, армяне были так запуганы персами, что воззвание не получило широкого отклика среди простого населения; разумеется, св. Маркиан узнал об этом.

Император узнал также, что восставшие решили провозгласить Вардана Мамиконеана, представителя местной известной династии, царем Великой Армении, если удастся отбить нападение Сасанидов и восстановить свою государственность. По одному сценарию, планировалось воссоздать Армянское царство в первоначальном виде, что автоматически предполагало отход к нему некоторых восточных областей, принадлежавших уже Византии. Разумеется, такой вариант едва ли мог понравиться в Константинополе.

Нельзя не учесть также, что к тому времени отношения византийцев с армянами были далеко не дружественными. Армяне резко добивались независимости своей Церкви от митрополита Кесарии Каппадокийской, постоянно фрондировали с Константинопольской кафедрой, не признав некоторые послания в свой адрес со стороны самого св. Иоанна Златоуста. Да и политически не стремились под протекторат Византии[926].

Впрочем, по второму сценарию, армяне признавали все же над собой протекторат Римской империи, что, с одной стороны, не снимало вопроса о постепенном отходе к ним византийских областей, с другой – резко обостряло отношения с Персией. Едва ли это можно было назвать разумным шагом в условиях войны в Италии. Поэтому св. Маркиан заключил с Йезидегердом II антиармянский союз, но в действительности тайно уведомил восставших, что сохранит дружественный по отношению к ним нейтралитет.