Впоследствии эти события еще более охладит отношение к Константинополю. Однако субъективность этого суждения очевидна. Сасанидская Персия являлась в те годы одним из самых могущественных государств мира, а потому было совершенно нелепо предполагать, будто оно может быть разрушено одним ударом. И действительно, несмотря на локальные успехи и широко проявленный героизм, армянам так и не удалось добиться решительных побед. Более того, в 451 г., в битве на реке Тгума, армянское войско потерпело поражение, сам Вартан погиб вместе с 1036 храбрецами, не пожелавшими сдаваться в плен. Католикос Иосиф и некоторые епископы были отведены в Персию, где их казнили за измену. Далее, провоевав еще 2 года, стороны завершили войну ничьей. Армяне сохранили отеческую веру и собственные законы – царь Йезидегерд не решился далее проводить политику дехристианизации Армении, но остались под протекторатом Персии[927].

Как ни тяжело было внешнее положение Римского государства, внутренние неурядицы, вызванные двумя последними соборами и расколом Кафолической Церкви, казались еще тяжелее. После 449 г. могущественный Хрисафий фактически передал Диоскору все церкви Востока, и те склонили свои головы перед «фараоновой шапкой». А монастыри сделались притонами самых фанатичных евтихианцев. Городские судьи, префекты провинций и другие высшие должностные лица государства приняли постановления «Разбойного собора» как официальную религию и требовали от населения их неукоснительно точного соблюдения. Но сам Восток не был единомышленным: если Александрия склонялась к евтихианству, то Антиохия, естественно, к несторианству. Остальные епископы едва терпели тиранию Диоскора, мечтая поскорее избавиться от нее.

А на другом конце Империи папа св. Лев Великий не уставал бороться за истину. Конечно, ранее Рим всегда более благосклонно относился к Александрии, чем к Константинополю или Антиохии. Но в данном случае Александрийский архиепископ первым начал военные действия, совершенно проигнорировав былую дружбу и добрые традиции взаимоотношений двух апостольских церквей. Мало того что Диоскор не принял веры Римского папы и даже воспрепятствовал огласить на своем Соборе его «Томос», он позволил себе оскорбить личность Римского понтифика. Епископ Древнего Рима, преемник первого апостола Церкви, был отлучен горстью египетских архиереев во главе с ересиархом, позволившим себе неслыханные ранее преступления! И это все шло из Александрии, архипастырей которой – св. Афанасия Великого и св. Кирилла так упорно и настойчиво поддерживала Римская церковь.

Негодование тем более возрастало, что столь бесцеремонно оскорбленный папа являлся в действительности одним из самых великих понтификов, каких видел на своей кафедре Рим. И перу этого епископа, как указывалось выше, принадлежало первое системное учение о прерогативах Римского архиерея. Конечно, при таких, исключающих любой компромисс, условиях папа был готов биться до конца.

Откровенно сказать, союзников у него было не так много. Император Валентиниан III полностью дискредитировал себя в глазах общества и вообще мало интересовался делами Церкви. Он мог подписывать письма своему восточному собрату под диктовку понтифика, но не мог настоять на своей позиции, даже если бы она и была. Лишь св. Пульхерия горячо и открыто поддерживала Римского папу. Это, конечно, было немало, но и не так много, как могло показаться.

Впрочем, вскоре все изменилось. Если во времена Хрисафия голос апостолика был едва слышим, то сейчас, после воцарения нового императора, он вещал в полную силу и пробудил всю Кафолическую Церковь. Теперь рядом с понтификом, как Ангелы Хранители, стояли св. Маркиан и св. Пульхерия. Они немедленно кассировали решения «Разбойного собора», вернув из ссылки всех сосланных Диоскором епископов. Напротив, мятежный Евтихий был удален царским распоряжением из города без какого-либо судебного разбирательства. Почувствовав опасность, Диоскор попытался восстановить отношения с Римом, но св. Лев потребовал, чтобы он и остальные архиепископы Поместных церквей признали его «Томос», так и не прочтенный в 449 г. на «Разбойном соборе». Понятно, что вслед за этим на повестку дня встал бы вопрос о вере самого Александрийского епископа и его протеже Евтихии.

Мог ли «Фараон» согласиться с тем, что его признают еретиком или покровителем ересиархов? – риторический вопрос. Но и делать вид, что ничего не произошло, становилось все труднее: пока Диоскор молчал, вчерашние ставленники и союзники, чувствуя новые веяния, предавали его один за другим. Вначале «Томос» подписал Анатолий Константинопольский, его недавний апокрисиарий, затем Максим, епископ Антиохийский (450—456) [928].

Вслед за этим архиереи, участвовавшие в заседаниях 449 г., массово начали писать покаянные заявления св. Льву Великому, и всем «вдруг» стало ясно, что 2 года назад в Эфесе произошло настоящее преступление. Конечно, никто не хотел признавать своей личной вины, и «козлом отпущения» объявили Диоскора, которого оставалось снять с кафедры – вполне разрешимая задача для решительного императора и его мудрой супруги. Но оставалась еще ересь Евтихия, свившая себе многие гнезда на Востоке. И опровергнуть ее только административными способами было совершенно невозможно.

Поэтому, едва взойдя на престол, св. Маркиан написал совместно со св. Пульхерией письмо папе, в котором, между прочим, супруги заявили, что очень надеются на «святость, содержащую начальство в епископстве Божественной веры». Они напрямую признались, что во всем полагаются на авторитет апостолика, который поможет на предстоящем Вселенском Соборе, задуманном царями, дабы восстановить мир в Церкви[929].

Но тут возникла первая неувязка. Если раньше папе казалось, что только новый Вселенский Собор (и обязательно в Италии) может спасти Церковь от ереси Евтихия, то теперь апостолик резко охладел к этой идее. Во-первых, перед воротами Рима стоял Аттила, и кроме папы некому было усмирять грозного варвара. Да и едва ли остальным архиереям улыбалась перспектива проводить Собор в условиях военного времени.

Во-вторых, ему казалось, что вопрос и так уже догматически решен – ведь цари согласились с его вероучением, чего желать еще? Поэтому, исходя из своего понимания роли папства, св. Лев Великий предлагал императорам, чтобы остальные Церкви и епископы «всего лишь» подписали его «Томос», признав соответственно содержащееся в нем исповедание единственно кафоличным. Кроме того, совсем не исключено, что в глубине души понтифик опасался всякого рода неожиданностей на предстоящем Соборе – как вскоре покажет время, интуиция его не подвела. Да и вообще ему мало нравилась перспектива доказывать всему миру правоту своего вероучения, поскольку минувшие десятилетия много усилили веру Римских епископов в исключительность своей кафедры, ее абсолютный авторитет и непогрешимость.

Поэтому в ответ императоры неожиданно получили письмо (эта переписка, кстати, отсутствует в русском переводе «Деяний Вселенских Соборов») от св. Льва Великого, в котором тот приводит свои доводы против нового Вселенского Собора. «Нам довольно вашей ревности о вере, – писал папа, – мир возвращается в Церковь, а через Церковь в государство. Удовольствуемся же тем, что внушает вам Бог, и не будем производить больше прискорбных споров, одно бесстыдство которых есть позор для Церкви. Будем стараться по возможности избегать поднимать нечестивые и безрассудные вопросы, которые Святой Дух учит нас заглушать при первом их появлении; нехорошо постоянно исследовать то, во что мы должны верить, как будто тут может быть место сомнению; и теперь должно быть известно, что мнения Евтихия нечестивы и что Диоскор, обвинивши Флавиана, погрешил против веры».