Но так продолжалось совсем недолго. В 67 г., за год до взятия Иерусалима римским полководцем Титом, первые христиане – главным образом из числа «иудеев рассеяния», т.е. неортодоксальных евреев, памятуя о пророчестве Христа, покинули город и тем спаслись. Они отправились в город Пеллу, ставший резиденцией Иерусалимской церкви. Там христианская община избавилась от крайних иудейских элементов и приняла греческий характер. Ее членами стали сирийцы, греки, палестинцы. Когда в 136 г. христиане вернулись в Иерусалим, их община носила сугубо греческие черты. Все ее епископы являлись греками, и члены общины общались между собой по-гречески[901]. Как следствие, оставшаяся Иерусалимская церковь в скором времени деградировала до секты евионитов, состоящей из иудеев-христиан.

После этого и на долгие годы в церковном плане значение Иерусалимской кафедры оставалось ничтожным, хотя св. Елена Равноапостольная, мать св. Константина Великого, а затем св. Евдокия сделали очень многое для благоустройства города и строительства новых храмов и монастырей. Как следствие, многократно увеличивается поток пилигримов, и влияние города медленно растет. И теперь епископы Иерусалима начали принимать деятельное участие в делах церковного управления.

В ходе арианских споров Иерусалим стал цитаделью Православия. Его епископ Макарий (314—333) созвал здесь Собор, поддержавший св. Афанасия Великого. И хотя впоследствии влияние епископа Кесарии ослабело из-за разделения этой большой митрополии на три части, первенство Иерусалима, как митрополии, признавалось по-прежнему далеко не всеми. Даже известны послания блж. Иеронима, резко критиковавшего епископа Иоанна Иерусалимского (386—417) за то, что для разрешения спорного вопроса тот обратился не к епископу Кесарийскому, а в Александрию, чем нарушил иерархию должностей[902].

В начале V в. епископ Кесарии уступил свои права Иерусалимскому собрату, поскольку повсеместно Иерусалимский престол относили к числу важнейших апостольских кафедр. И епископ св. Ювеналий Иерусалимский предпринял многочисленные попытки, чтобы увеличить права своей кафедры. Он пытался добиться успеха еще на Эфесском Соборе 431 г., но напрасно. Дошло до того, что св. Кирилл Александрийский даже написал письмо папе св. Льву Великому, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не удовлетворял просьб Иерусалима получить митрополичьи права и власть над соседними провинциями.

Тогда св. Ювеналий обратился к св. Феодосию Младшему, который и дал разрешение на первенство Иерусалимского патриархата в трех Палестинах, Финикии и Аравии. Нет сомнения в том, что именно по этой причине св. Ювеналий так охотно поехал на «Разбойный собор» в качестве сопредседателя Диоскора, а потом его поведение постоянно варьировалось, поскольку он ни при каких обстоятельствах не желал фрондировать с царем. Но это решение императора встретило протест со стороны Максима Антиохийского (450—456), чьи права оказались нарушенными. Но «Разбойный собор» также не вынес никакого суждения на этот счет. И только на Халкидонском Соборе вопрос разрешился к удовольствию Иерусалима. А 23 октября 451 г. св. Ювеналий и Максим Антиохийский заключили между собой соглашение, ранее одобренное св. Феодосием Младшим, согласно которому власть Иерусалимского патриарха распространяется на митрополии трех палестинских провинций[903].

Из сказанного легко понять, что никакой самостоятельной роли Иерусалимская церковь не играла, хотя, при известных обстоятельствах, мнение ее предстоятеля могло повлиять на результат противостояния более мощных кафедр.

Константинопольская церковь. Рождение этой Церкви едва ли было первоначально замечено, и уж не с ней, во всяком случае, были связаны изначально перманентные споры о преимуществе той или иной кафедры и вытекающие отсюда административно-судебные прерогативы. Византий был маленьким городом на берегу Босфора, а его епископ подчинялся митрополиту Гераклеи. Здесь никогда не проповедовали апостолы, и данная кафедра не имела своих святых мучеников и сподвижников, которыми могла бы гордиться перед остальными епархиями.

Но, являясь главой Церкви, император желал иметь у себя такого же помощника, каким в гражданской сфере для него являлся префект претория. Александрия в силу своей территориальной удаленности и особых претензий ее епископов не могла дать соответствующей кандидатуры, равно как и Антиохия. Римский епископ остался на территориях, курируемых императором Западной империи, и, конечно, не мог быть помощником сразу двух царей. Тем более что в скором времени он примет на себя обязанности поддержания безопасности западных провинций, разоряемых варварами. Как видели выше, Иерусалим был не в состоянии играть заметную роль в Кафолической Церкви.

В силу все более расходящихся интересов Запада и Востока цари начали присматриваться к тому, кто был в их непосредственной власти. Таким образом, вышло, что единственным кандидатом на это место мог стать только архиерей Константинополя. Очевидно, к осознанию такого решения Восточные цари пришли далеко не сразу, как видим, этот вопрос стал актуальным только во времена св. Феодосия Великого, когда арианство, по существу, уже агонизировало, мир медленно восстанавливался в Церкви, а император мог оценить создавшееся положение и принять единственно правильное решение.

Надо сказать, авторитет Константинопольского престола через некоторое время несколько вырос, так что уже в 338 г., когда император Констанций низложил епископа своей столицы Павла, на пустующую кафедру напросился Евсевий Кесарийский, ясно понимающий все выгоды положения архиерея «Нового Рима»[904].

Естественно, придать такой же статус, какой имел префект претория, можно было только путем закрепления соответствующего положения Константинопольского архиерея в церковно-правительственной иерархии. Это тем более становилось важным, поскольку Александрийский епископ, используя слабость императорской власти на Востоке, по сути, насадил на престол «Нового Рима» своего ставленника в обход царя.

И св. Феодосий Великий руками Вселенского Собора 381 г. нанес конкуренту в церковно-административных полномочиях тяжелое поражение, расчистив дорогу скромному в то время Константинопольскому епископу, которому предоставили второе место по чести после Римского епископа. А признав его вторым епископом Церкви, перенес на него те прерогативы, на которые притязал Александрийский папа.

По одному авторитетному мнению, сама необходимость принятия на II Вселенском Соборе известного 3‑го канона о преимуществах Константинопольского епископа после Римского папы обуславливалась в первую очередь желанием оградить архиерея Царьграда от амбициозных Александрийских патриархов[905].