врачу известно, что нет ничего более заразного, чем зевота, заикание, хореические движения, признаки эмоций, а прежде всего – смех и особенности речи. Пусть ваши мысли и сердце заняты другим, пусть вы не понимаете шуток на иностранном языке, вы не сможете устоять, когда вокруг улыбаются все остальные. Заикание способно распространяться от человека к человеку, и вы в разговоре вряд ли удержитесь от невольного подражания. Мелодия и ритм крайне коварны, они способны преследовать нас сутками; что касается языка, удивительнее всего влияние на нас метафор и особенностей произношения, которые действуют поступательно – сначала вы робко пытаетесь что-то повторить, а дальше уже не можете удержаться и перенимаете чужую манеру речи.

966 Белый человек для негра воплощает собой неразрешимую загадку, но всякий раз, когда наблюдается столь сильное воздействие, неким таинственным образом происходит и обратное влияние. Негр одним своим присутствием в обществе выступает источником «темпераментной» и подражательной инфекции, которую европеец не может не замечать, точно так же, как широкую зияющую пропасть между американскими и африканскими неграми. Расовая инфекция – острейшее душевное и моральное заболевание в обществе, где число представителей примитивных народов превышает численность белых. Америка страдает от этой напасти относительно слабо, поскольку белых здесь намного больше, чем цветных. Очевидно, что она способна усвоить примитивное влияние с малым риском для себя. Но каков был бы итог при значительном увеличении цветного населения?

967 Я искренне убежден в том, что ряд американских особенностей можно приписать непосредственному влиянию цветного человека, тогда как другие особенности суть плоды компенсаторной защиты от первобытной вялости. Большинство остается на поверхности, сохраняет нетронутыми внутренние порывы американского характера, но этого нельзя сказать о «затемнении». Не будучи бихевиористом, отважусь предположить, что при наблюдении за одним только человеческим поведением мы находимся по-прежнему очень далеко от настоящего человека. Я рассматриваю поведение как оболочку, скрывающую живое вещество внутри. Тем самым я в состоянии достаточно четко выделить белого человека с его слегка негроидными манерами, и тогда напрашивается вопрос: этот белый американец – обыкновенный белый человек, или он чем-то отличается от европейского представителя нашего вида? Лично я считаю, что налицо заметная разница между ними, как снаружи, так и внутри. Европейские журналы недавно публиковали фотографии известных американцев в индейских головных уборах рядом с портретами нескольких краснокожих индейцев в европейских костюмах – и спрашивали у читателей, кто тут индеец?

968 Это больше, чем шутка. В ней кроется подспудный смысл, который трудно отрицать. Само явление может показаться загадочным и почти невозможным, но оно отмечается также и в других странах. Человек способен ассимилироваться. В воздухе и в почве конкретной страны имеются некие элементы, которые постепенно проникают в переселенца и уподобляют его типажу аборигенного жителя, вплоть до незначительного изменения физического облика. Проверка таких фактов с точки зрения точных измерений, при всей очевидности картины, порой, признаю, чрезвычайно затруднительна. А еще имеется множество факторов, ускользающих от всех наших средств точной научной проверки, несмотря на очевидный и несомненный характер этих явлений. Вспомним хотя бы все разнообразие выражения глаз, жестов и интонаций! Мы все прибегаем к этим способам в повседневности, ни один глупец не истолкует их неправильно, однако мы сталкиваемся с крайне деликатной задачей, когда беремся за сугубо научное описание этих фактов. (Один мой знакомец, кстати, по фотографиям евреев из разных стран может определить с почти безошибочной уверенностью, что вот это поляк, тот казак, тот немецкий еврей и т. д.)

969 Конечно, в самом человеке присутствуют все обозначенные неуловимые признаки – они проступают то в чертах его лица, то в жестах, то в выражениях лица, взглядах, а то в душе, которая просвечивает, так сказать, сквозь прозрачную пелену тела. Во всяком случае, зачастую нетрудно установить, из какой страны человек родом. Я знаю довольно много примеров, когда дети европейских родителей появлялись на свет в восточных странах – и выказывали со временем некие местные черты, либо во внешности, либо в складе мышления, либо в том и другом, причем до такой степени, что не только я сам, но и другие люди, совершенно не осведомленные об обстоятельствах их рождения, могли поставить верный диагноз. Чужая страна как-то задевает всех иностранцев, которые в ней родились. Некоторые крайне примитивные племена убеждены, что невозможно захватить и покорить чужую территорию, ибо дети, рожденные там, унаследуют неправильных духов-предков, обитающих в деревьях, скалах и водах этой местности. Как кажется, в этом первобытном прозрении имеется крупица истины.

970 В нашем случае можно заявить, что дух индейца проникает в американца изнутри и снаружи. В самом деле, часто можно обнаружить поразительное сходство лица американца с лицом краснокожего индейца. В мужских лицах сходство проявляется чаще, чем в женских. Но женщины всегда более консервативны, несмотря на их бросающуюся в глаза тягу к современности. Это, конечно, парадокс, но такова уж человеческая природа.

971 Мы вправе ожидать внешнего приспособления к особенностям страны. В этом нет ничего удивительного. Но внешнее уподобление ничтожно в сравнении с менее заметным, зато куда более ощутимым влиянием на разум. Такое впечатление, что разум бесконечно более чувствителен и намного сильнее поддается внушению, нежели тело. По всей видимости, задолго до того, как тело отреагирует, в сознании уже происходят некие значительные изменения, о которых не догадываются ни сам индивидуум, ни его ближайшее окружение; они заметны лишь со стороны. Вот почему я не верю, что обычный американец, не проживший несколько лет в Европе, способен осознать, насколько его умственная установка отличается от европейской, и вот почему я не верю, что обычный европеец сумеет распознать свои отличия от американца. Потому-то столько особенностей, по-настоящему характерных для той или иной страны, кажутся диковинными или смешными: условия, из которых они возникают, либо неизвестны, либо не осознаны. Они утратили бы свою странность и нелепость, доведись нам ощутить местную атмосферу, которой они принадлежат и в которой становятся вполне понятными и логичными.

972 Почти каждой великой стране свойственно особое коллективное отношение к жизни, его можно определить как гения места, Spiritus loci. Иногда этого духа можно заключить в темницу формул, иногда он неуловим, но всегда, будучи неописуемым, проявляет себя в качестве некоей атмосферы, пронизывающей все и вся: облик местных жителей, их речь, поведение, одежду, запах, интересы, идеалы, политику, философию, искусство и даже религию. В четко обозначенной культуре с солидным историческим наследием – например, во французской – нетрудно обнаружить ключевую ноту французского esprit: это «la gloire», «слава», выраженная психология престижности в самом благородном (а также в самом нелепом) проявлении. Она присутствует в речи,