Теперь же погас свет, освещающий его жизненный путь. Перед ним была короткая дорога из темноты к сияющей вершине Лихтенштайна, где он найдет покой. Невольно его правая рука потянулась к мечу, как бы желая убедиться в том, что постоянный спутник ему еще верен и может стать ключом, который откроет дверь, ведущую из тьмы к свету.

Лес давно уже принял в свои объятия пробиравшихся путников. Тропинка становилась все круче, конь под тяжестью всадника и его снаряжения с трудом взбирался на гору. Но рыцарь этого не замечал. Прохладный ночной воздух играл длинными волосами юноши, а он этого не чувствовал. Взошедший месяц осветил тропку, гигантские глыбы скал и высокие могучие дубы, под которыми они двигались; он и их не видел. Незаметные для него волны времени, час за часом, проходили своей чередой, и дорога не казалась ему длинной.

В полночь путники достигли самой высокой вершины и вышли из леса. Отделенный от земли широкой расселиной, на одиноком утесе, отвесно поднимающемся из покрытой мраком глубины, перед ними возник замок Лихтенштайн.

Его белые стены и зубчатые башни блестели в лунном свете. Казалось, замок, удаленный от всего света, мирно дремал в своем уединении.

Рыцарь мрачно на него взглянул, спрыгнул с коня, привязал поводья к дереву и уселся против замка на покрытый мхом камень. Слуга остановился подле и стал ждать, что последует дальше. Ждать ему пришлось довольно долго, напрасно он спрашивал сосредоточенного рыцаря, кончена ли его служба.

— Сколько еще осталось до первых петухов? — спросил наконец Георг.

— Часа два, господин, — последовал ответ.

Георг щедро наградил проводника и отпустил его. Но тот все еще медлил, как будто опасаясь оставить молодого человека в столь плачевном состоянии. Но когда Георг досадливо повторил свой жест, слуга удалился. Однако на опушке леса он еще раз оглянулся посмотреть на молодого рыцаря. Безмолвный гость по-прежнему сидел в тени дуба, на покрытом мхом камне, задумчиво подперев голову рукой.

Много сказано на свете о красоте и глупости всех сумасбродств, порожденных ревностью, однако человечество, начиная с библейских времен и поныне, так и не сделалось мудрее. Люди холодного нрава несколько сдержаннее в своих поступках. Но те, в ком течет горячая кровь, а гордость и честь легко ущемляются вследствие пренебрежения либо же неверности, терпят поражение, когда обнаруживают при зрелом размышлении доказательства собственной глупости.

Георг фон Штурмфедер не был настолько хладнокровным человеком, чтобы известие, которое он сегодня получил, изгнало из тайников его души чувство справедливости и остатки сдержанности. Кроме того, он пребывал в том самом возрасте, когда душа еще не привыкла a priori утрачивать доверие к людям. И все же такое чрезвычайное событие могло стать опасным для доверчивого сердца. В нем закипела обида за поруганную веру, взбунтовалась гордость, мрачное облако затмило все надежды, одно словечко правды в паутине лжи убедило в том, что солнце любви закатилось, и в душе его разверзся мрак. Туда потянулись ночные спутники: презрение, ярость, месть. Покинутое добрыми ангелами сердце в несколько мгновений пережило все стадии, ведущие от любви к ненависти, и заполнилось ревностью.

Георг уже был на пороге мрачной холодной ярости, влекущей за собой неминуемую месть; взлелеяв это чувство, сидя на мшистом камне, он неотрывно думал о том, как остановит ночного гостя и какие слова ему скажет.

В деревне, за лесом, пробило два часа, когда Георг увидел, как в окнах вдоль замка задвигались огни; его сердце, полное ожидания, тревожно забилось, рука судорожно схватила длинную рукоятку меча. Огни перешли за решетку ворот, залаяли собаки.

Георг вскочил и откинул плащ. Он ясно расслышал, как густой мужской голос любезно произнес: «Спокойной ночи!»

Подъемный мост, гремя, опустился и лег над пропастью. Ворота отворились. Выйдя из них, человек в глубоко надвинутой на лицо шляпе, плотно завернутый в темный плащ, направился через мост прямо к тому месту, где караулил его Георг.

Он не дошел всего несколько шагов, как юноша с гневным криком: «Бери меч и защищай свою жизнь, предатель!» — кинулся навстречу. Неизвестный в плаще, немного отступив назад, мгновенно обнажил свой меч. Сверкающие клинки встретились и звонко загремели друг о друга.

— Живым ты меня не возьмешь, — предупредил незнакомец, — я дорого заплачу за свою жизнь!

Георг должен был выдержать храбрый отпор. По быстрым и увесистым ударам противника было видно человека, умевшего за себя постоять. Георг был искусным бойцом, но здесь нашла коса на камень — перед ним оказался достойный соперник. Он чувствовал, что скоро должен будет ограничиться лишь собственной защитой, и только хотел двинуться вперед, чтобы нанести последний, решающий удар, как вдруг чья-то крепкая рука удержала его порыв, в ту же минуту меч был у него вырван; кто-то со страшной силой схватил сзади юношу и грозным голосом произнес:

— Колите его, господин! Подобный убийца не заслуживает даже последней молитвы!

— Это я предоставляю тебе, Ханс, — ответил человек в плаще. — Безоружных не убиваю. Вон его меч, прикончи его поскорее.

— А почему вы сами не хотите меня убить? — гордо проговорил Георг. — Вы украли у меня любовь, так забирайте же и мою жизнь.

— Что я украл? — удивился незнакомец и подошел ближе.

— Что за черт! Знакомый голос! — пробормотал человек, который все еще держал Георга в своих железных объятиях. — Кажется, он мне знаком!

С этими словами силач повернул молодого человека к свету, от неожиданности его крепкие руки повисли как плети.

— Йезус, Мария! Чуть было не натворили дел! Какая несчастливая звезда привела вас сюда, юнкер? И что за головы у тех, кто отпустил вас без меня?

Это оказался Волынщик из Хардта, именно он говорил с Георгом, приветливо протягивая ему свою сильную руку.

Но Георг не был расположен отвечать на дружеский тон человека, который чуть было не выполнил роль палача. Юноша дико смотрел то на незнакомца, то на музыканта.

— Ты думаешь, — начал он гневно, адресуясь к Хансу, — я позволю твоим женщинам держать меня взаперти, чтобы я не видел здесь твоего предательства? Жалкий лжец! А вы… — он обратился к своему противнику, — если вы человек чести, бейтесь один на один, а не наваливайтесь вдвоем на одного. Я — Георг фон Штурмфедер, надеюсь, вам известны мои виды на здешнюю барышню. Я прибыл сюда, чтобы сразиться с вами, поэтому прикажите этому негодяю отдать мой меч, будем биться честно, как подобает настоящим мужчинам.