World Go Away» Рэя Прайса, «Funny How Time Slips Away» Уилли Нельсона и вариация на тему церковных песнопений от группы Stonewall Jackson «I Washed Му Hands in Muddy Water», на исполнение которой огромное влияние оказала версия Чарли Рича 1965 года.

Все эти песни объединяла свобода интерпретации (все они одинаково хорошо звучали и в ритм — блюзовой, и в кантри—, и в госпел — трактовке) и довольно — таки быстрый темп. Все эти песни Элвис исполнял с неподдельным энтузиазмом (почти все они были записаны с первой попытки). Было ясно, что Элвис нашел идеально подходящий ему ритм и настроение, и когда в конце вечера Дэвид Бриггс настойчиво попросил его переписать «Love Letters» только потому, что, по его мнению, следовало улучшить оригинальную партию на фортепиано от 1966 года, Элвис без колебаний согласился, запев эту старую ритм — блюзовую балладу Кэтти Лестер, не сильно меняя оригинал (каким бы ни было мнение Бриггса, первоначальное исполнение имело свое очарование). Элвис просто подтверждал свою давнюю концепцию о том, что каждый момент может подарить свежее прочтение песне, независимо от изменений в ее исполнении.

На момент окончания работы все чувствовали себя немного усталыми. Элвис придерживался программы Фредди и Ламара, добавив к ней еще пять песен и блистательно завершив пятидневную работу тридцатью четырьмя песнями. Вся группа была почти в изумлении. С одной стороны, весь процесс был для них горьким опытом, потому что ничего толком не было завершено — ошибки не обсуждались, уроки не были извлечены; когда был задан правильный тон, они просто записывали песню и переходили к следующей. Но, с другой стороны, они не променяли бы этот опыт ни на что в мире за одно то ощущение, как будто они попали в ураганный вихрь. Они пережили незабываемые дни и повидали и пережили много такого, чего им не приходилось наблюдать и переживать ранее: смесь настороженности и подкупающей интимности в общении, череда появлений Элвиса в его необыкновенных костюмах, те представления, которые он устраивал в студии для них и для симпатичной темноволосой актрисы, которую он привел с собой на запись. В конце концов, как осознал Норберт, все сводилось к одному ни с чем не сравнимому ощущению. «Меня ошеломляло, что он записывал те ужасающие, примитивные песни — я зову их примитивными. Но потом я начал понимать, что он своим голосом мог передать так много эмоций — лирическое содержание тех песен не имело ничего общего с тем, что происходило с ним. Из всех певцов, с которыми я работал, он был единственным, кто мог так вас зацепить чем — то неуловимым, но таким необыкновенным, когда бы он этого ни захотел. Он был самым великим мастером передачи эмоций, которого я знал, от начала до самого конца».

Элвис возвратился в Мемфис, чтобы провести там остаток июня, а Полковник продолжал проводить подготовку к съемкам фильма и открытию сезона в Вегасе. Он проинформировал отель, что на этот раз собирается провести специальный «ФЕСТИВАЛЬ ЭЛВИСА ПРЕСЛИ», для которого необходимо подготовить сто тысяч особых приглашений с меню, пятьдесят фотографий 8 на 10, сто тысяч специальных открыток, шестьдесят тысяч четырехцветных каталогов, двадцать тысяч сувенирных фотоальбомов и огромное количество соломенных шляп, которые работники отеля должны будут носить во время проведения фестиваля и концертов. Отель также должен был быть подготовлен и декорирован в соответствии с пожеланиями Полковника. В отношениях с Фредди он резко расставил все точки над i. Они должны были быть абсолютно уверены, что ни с одной песней из фильма не возникнет проблем из — за авторских прав на нее, как это неоднократно случалось ранее. «Барон Бинсток должен осознавать, что это не игрушки», — писал Полковник Джулиану Абербаху, прекрасно зная о ссоре Абербаха с кузеном. «Только при условии стопроцентно серьезного отношения к проекту мы сможем справиться со всей работой самостоятельно нашим новым сплоченным коллективом», — решительно заявлял он в своем письме от 26 марта, таким образом давая понять, что разорвет отношения не только с Фредди, но и с самими Абербахами в случае, если они решат, что после проделок Фредди им уже ничего не грозит.

Репетиции начались в Лос — Анджелесе в середине июля. План подготовки включал в себя более шестидесяти песен, из которых шестнадцать было записано в июне, в том числе и такие амбициозные хиты, как «You Don't Have to Say You Love Me», «Bridge Over Troubled Waters», «Eve Lost You» и «Heart of Rome», студийная мастер — запись которого так и оставляла желать лучшего. Все песни были великолепно подобраны и разнообразны: были и блюзовые композиции, и нежные, лирические баллады, была даже песня Froggy «Went А-Courtin» (которая, впрочем, не дотягивала до уровня остальных). К моменту их отъезда из Лос — Анджелеса первого августа большая часть фильма была отснята. Ронни Тат праздновал свое возвращение в группу в качестве барабанщика, Глен Д. и Дэвид Бриггс ежедневно работали над новыми аранжировками и оркестровками в Нэшвилле, но Элвис до сих пор так и не встретился со своим новым руководителем оркестра. Это случилось только по приезде в Лас — Вегас.

Джо Гуэрсио, широко известный музыкальный деятель и представитель старой школы, должен был заменить Бобби Морриса в качестве музыкального руководителя «Интернэшнл» всего несколькими неделями ранее. Этот сорокадвухлетний уроженец Буффало уже успел поработать с такими исполнителями, как Патти Пейдж (он исполнял партию фортепиано в ее хите 1953 года «How Much Is That Doggie in the Window?», который по праву считался предтечей наступающего рок — н–ролл — движения), затем он работал с Джулиусом Ла Роса, Стивом Лоренсом, Эйди Гормом и Дайахан Кэрролл. В конце концов он осел в Лас — Вегасе уже навсегда. Неудивительно, что к новой работе он приступил, не будучи поклонником творчества Элвиса Пресли, воспринимая его музыку как разудалую самодеятельность из мира, где все привыкли тыкать пальцем в небо. Это впечатление создалось у него при первой же встрече с Элвисом и его компанией.

«Они вошли в репетиционный зал достаточно вальяжно. Все песни были очень слабо подготовлены, но они были уверены, что все прекрасно. Они просто подошли и бросили все свои вещи на сцену, а я сидел там с двадцатью пятью музыкантами! Я спросил: «Что это?» Они ответили: «Мы покажем тебе, что мы собираемся сделать». Я сказал: «Нет уж, ребята, лучше уберите — ка все это. Я не собираюсь все это просматривать — я не библиотекарь». Отношения у нас не заладились с самого первого дня».