«Новый порядок», каким его представлял себе султан Селим, строился на основе переосмысленного представления о том месте, которое Османская империя занимает в мире, и включал в себя нечто большее, чем модернизация имперской армии и военно-морского флота. В 1699 году Карловицкий договор заставил турок от казаться от своих надежд на то, что границы империи можно расширять до бесконечности: в реальности значительные территориальные потери, которые пришлось испытать в тот период, принудили их искать новые разумные основания для того, чтобы заставить империю идти в ногу со временем. Одним из символов того, что турки понимают свое новое место в европейском миропорядке, было их согласие на посредничество третьих сторон во время мирных переговоров. Войны с Россией, которые имели место в период с 1768 по 1792 год, нанесли Османской империи больший удар, чем случившийся в конце XVII столетия конфликт с Австрией Габсбургов. В дальнейшем это привело к пересмотру дипломатических отношений с внешним миром и заставило османских политиков признать необходимость неуклонного соблюдения условий взаимных соглашений и договорных обязательств в духе сотрудничества, когда они понимали, что именно так поступают их европейские коллеги.

Издавна османским султанам казалось, что они из милости обсуждают условия мира, о котором их умоляет неприятель, но период, на протяжении которого империя всегда находилась в обороне, показал, что такое представление является фикцией. Традиционно мир заключался на основе принципа «временного сосуществования», то есть являлся временным состоянием, которое султан был вправе прервать, когда он считал это нужным. В европейской дипломатии точным выражением концепции сотрудничества стал Вестфальский договор, который в 1648 году положил конец Тридцатилетней войне. Хотя механизм осуществления его положений не отличался совершенством (и один современный историк считал, что он скорее является «коллизией скупости и страха [государств], чем гармонией интересов»), различные соглашения, из которых состоял этот договор, признавали суверенитет и независимость каждого государства, входившего в состав Священной Римской империи, и устанавливали рамки, в пределах которых противоположные претензии этих государств надлежало регулировать и уравновешивать, что, по сути, являлось признанием того, что политическое равновесие изменчиво. Первым случаем применения в международных соглашениях термина «политическое равновесие» стал Утрехтский договор 1713 года, который подвел черту под Войной за испанское наследство. Спустя почти столетие Селим III, пытаясь установить предсказуемые отношения с европейскими державами, воспользовался концепциями, в соответствии с которыми они так много лет решали возникавшие между ними проблемы.

Селим полагал, что если Османская империя приведет себя в соответствие с правилами, принятыми в других государствах Европы, то она будет поставлена в равные с ними условия и с ней будут обращаться как с равным. Поэтому действия Пруссии и Швеции, которые в 1790 году разорвали свои договоры с Османской империей, оказались столь глубоким потрясением для Стамбула (и столь невероятным это оказались для турок, что они вплоть до 1793 года продолжали считать союз с Пруссией действующим). К несчастью для Селима, время было против него: как раз в тот момент, когда у Османской империи был султан, который готовился осуществить радикальные перемены, европейские государства оказались ввергнуты в хаос, сначала Французской революцией, а потом Наполеоновскими войнами, и были вынуждены подвергнуть пересмотру и свои собственные приоритеты, и модель мироустройства, которая так долго им служила. Туркам пришлось понять, что при существующем положении дел европейская дипломатия отражает привычную для Османской империи позицию — договоры считались недолговечными, когда того требовала реальная политика. Это был горький урок.

Когда в 1792 году закончилась русско-турецкая война, начались конфликты, которые были вызваны началом падения французской монархии и впервые охватили всю Европу. В начале вспыхнувшей в 1793 году войны, в которой приняла участие коалиция в составе Великобритании, Австрии, Пруссии и бесчисленного количества мелких государств, выступивших против республиканской Франции, турки заявили о своем нейтралитете, что было значительным отходом от их прежней политики. Когда прусский посол при дворе султана попытался убедить канцлера Мехмеда Рашид-эфенди в том, что туркам следует запретить французам, находившимся в пределах империи, ношение кокард, символизировавших сочувствие революции, он ответил следующим образом:

Канцлер утверждал, что препятствовать французам носить то, что они желают, запрещено капитуляциями,[53] намекая на то, что отношения с Францией остаются неизменными (независимо от того, является это государство монархией или республикой) и что подобное положение вещей не смогут изменить никакие усилия держав, входящих в так называемую «первую коалицию». Это был первый случай, когда турки заявили о своей позиции с помощью понятий, широко распространенных в европейском международном праве, но чуждых исламскому праву, даже в его османском варианте.

В 1798 году Наполеон Бонапарт вторгся в османский Египет. Такая дерзость не могла остаться без внимания, но решение объявить войну своему давнему союзнику принять было не так просто. Чтобы оправдать реакцию на французскую агрессию, турки избрали такую форму объявления войны, которая демонстрировала их желание соблюдать европейские нормы:

Потребность дать правовую оценку, разрешавшую военные действия, заставила изгнать из имперского совета профранцузскую партию, в которую входили великий визирь и шейх-уль-ислам. Одним из последствий французского вторжения в Египет стало то, что, оказавшись во «второй коалиции», турки превратились в союзников не только Великобритании, но вскоре и Австрии, и даже своего заклятого врага России. Это тоже было новшеством — впервые Османская империя вступила в коалицию с другими государствами.