И все равно Митчелл никак не захватывал наживку, этот проныра.

– Скажи мне, почему это должно было быть на первой странице, и я скажу тебе, надо ли нам встречаться, Барб.

Она решила не реагировать на его гонор.

– Я в принципе сомневаюсь, что это вообще появилось в «Сорс», Митчелл. Британская девочка похищена среди толпы свидетелей, потом ее находят в монастыре, под присмотром полусумасшедшей, которая считает себя монашкой, – и вот, совершенно неожиданно, умирает ее мать. Тебе этого мало?

– Послушай, статья была на двенадцатой странице. Если бы она сделала одолжение и наложила на себя руки, то тогда бы напечатали на первой. А коли нет, так ее похоронили на двенадцатой. – Он заржал и добавил: – Извини за невольный каламбур.

– А что, если она действительно оказала вам, придуркам, услугу на всю первую страницу и умерла так, что теперь итальянцы пытаются это скрыть?

– Что? Ты хочешь сказать, что ее убил сам премьер-министр? А как насчет папы римского? – Опять звуки веселого ржания. – Барб, она умерла в больнице. У нее отказали почки. Так что ты предлагаешь: кто-то прокрался к ней в палату и налил яд в капельницу?

– Я предлагаю встретиться. Нам надо поговорить, а я не буду говорить до тех пор, пока не увижу твою физиономию.

Хейверс позволила ему поразмышлять об этом, а сама судорожно обдумывала, какую тактику выбрать, чтобы наверняка заставить «Сорс» проглотить наживку. С политической точки зрения эта помойка превратилась с годами в ультранационалистическое издание, из него так и пер нацизм. Она решила, что здесь надо размахивать флагами. Бритты против «пожирателей пиццы». Но еще не сейчас. Пусть сначала проглотит крючок.

Наконец Корсико сказал:

– Ну, хорошо. Смотри, Барб, это должна быть очень хорошая история.

– Конечно, – ответила она. И чтобы немножко погладить его по шерстке, предложила ему самому назвать место встречи.

Митчелл предложил на Лестер-сквер, у кассы с уцененными билетами. У настоящей кассы, которая торгует уцененными билетами, а не у какой-то другой. Около настоящей есть доска объявлений, на которой предлагают билеты на драмы, комедии и мюзиклы. Там он ее и встретит.

Легкомысленным тоном Барбара произнесла:

– У меня в петлице будет роза.

– Думаю, что узнаю тебя по твоему обычному безумному виду.

Они назначали время, и Хейверс явилась чуть пораньше. Как и всегда, обстановка на Лестер-сквер была мечтой террориста. Толпы людей на ней только увеличились с приходом лета. Тысячи туристов сидели в открытых ресторанах, стояли перед уличными музыкантами, покупали билеты в кино и пытались договориться о хорошей цене на билеты в театры, где и так хватало свободных мест. К середине июля эти толпы окончательно превратятся в орду, пройти через которую будет практически невозможно.

Барбара встала перед доской объявлений и устроила маленькое шоу, изучая предложения. Мюзиклы. Мюзиклы. Мюзиклы. Мюзиклы. Плюс голливудские знаменитости, пробующие себя в качестве театральных драматических актеров. Она подумала, что Шекспир, должно быть, окончательно извертелся в своем гробу.

Уже семь с половиной минут Хейверс выслушивала различные разговоры вокруг себя – что посмотреть, сколько истратить, будут ли «Отверженные» идти еще сто лет, а может быть, двести, – когда запах одеколона подействовал на нее, как нюхательная соль. Рядом с ней стоял Митчелл Корсико.

– Какой же гадостью ты пользуешься? – спросила Барбара. – Конским потом? Боже, Митчелл, – она помахала рукой перед лицом, – тебе, что, костюма уже недостаточно?

Ну сколько, подумала Хейверс, мужчина может носить одежду, в которой он выглядит как идиот в поисках Тонто?[340]

– Ты хотела встречи? – ответил Митчелл. – Тогда пусть на ней будет что-то важное, или я сильно расстроюсь.

– Как тебе итальянский заговор?

Корсико осмотрелся. Толкотня людей, пытающихся подойти к доске объявлений, уже достала, и он двинулся к краю площади по направлению к Джеррард-стрит и ее громадной перетяжке, сообщающей, что это начало лондонского Чайна-тауна. Барбара пошла за ним. Он развернулся, встал точно перед ней и спросил:

– О чем ты говоришь? Давай-ка лучше без шуток.

– Итальянцы знают причину смерти. Официально они ничего не объявляют. Они не хотят, чтобы об этом узнали газеты и началась паника. Или среди населения, или в экономике. Этого тебе достаточно?

Он переводил взгляд с нее на продавца воздушных шаров и опять на нее.

– Возможно. А в чем причина?

– Штамм кишечной палочки. Суперштамм. Смертельный штамм. Такого еще не было.

Корсико сощурил глаза.

– А как ты об этом узнала?

– Узнала, потому что узнала, Митчелл. Я присутствовала при звонке от их легавых.

– Звонок? Кому?

– Детективу инспектору Линли. Ему позвонил руководитель расследования в Италии.

Брови Митчелла сдвинулись. Барбара знала, что он пытается оценить информацию. Корсико не был дураком. Форма – это одно, значение – совсем другое. Тот факт, что Хейверс вообще упомянула Линли, сразу привлек его внимание.

– А почему ты мне это говоришь? – спросил он. – Вот что мне интересно.

– Но ведь это очевидно.

– Для меня – нет.

– Черт возьми, Митчелл. Ты же знаешь, что источником E. coli является еда. Зараженная еда.

– А, так она что-то съела!

– Приятель, мы не говорим об одном уксусном чипсе. Мы говорим об источнике еды. Кто знает, что это может быть. Шпинат, брокколи, рубленое мясо, консервированные помидоры, салат… Мне, например, кажется, что она попала к Анжелине в лазанью. Но все дело в том, что если об этом станет известно всем, то вся итальянская промышленность получит удар в солнечное сплетение. Целый сектор их экономики…

– Ты же не хочешь сказать, что у них есть промышленность, производящая лазанью?

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– То есть ты хочешь сказать, что она зашла съесть бургер, а повар сходил в туалет и не вымыл руки перед тем, как стал раскладывать помидоры?

Он переступил с ноги на ногу в своих ковбойских сапогах, а затем сдвинул стетсон еще дальше на затылок. Пара-тройка прохожих с любопытством посмотрела на него и огляделась в поисках тарелочки, в которую они должны были положить свои десятипенсовые восхищения его костюмом. Хотя на Лестер-сквер была масса более интересных вещей, чем лондонец в дурацком ковбойском костюме.

– Ну конечно, – продолжил Корсико. – Тот факт, что умер всего один человек… Это подтверждает идею. Один человек, один бургер, один испорченный помидор.