Волюнд вспомнил о чём-то и сказал:

– Вот и твои братья навряд ли станут болтать о том, чтовидели меня без цепей.

Бёдвильд слово в слово передала ему историю с волшебнымтюленем.

– А не так уж они и приврали, – заметилкузнец. – Если вместо «тюлень» говорить «Волюнд», всё сходится. Яотказался ковать, и они принялись угрожать мне мечами. Я мог бы снять голову иодному, и другому!

Бёдвильд тихо сказала:

– Но ты ведь дал им уйти.

Волюнд долго молчал, потом ответил так же тихо:

– Я потому и решил тогда продлить свою жизнь, что знал:вы, дети Нидуда, рано или поздно не утерпите и явитесь сюда, несмотря назапрет. Я думал убить всех вас и тем отомстить. Но первым пришёл Сакси, и уменя не поднялась на него рука. Он привёз мне палку для костыля, и я вспомнил,как тогда, в конюшне, он не испугался и не стал издеваться… А потом приехалаты… А вчера я просто подумал, что у этих молодых волков есть сестра, которая,наверное, их любит…

Бёдвильд, потрясенная его словами, ничего не ответила. Он жесказал:

– Мне нечем тебя угостить, кроме овсянки…

Потом они снова вышли наружу, на яркий солнечный свет. ИВолюнд сказал:

– Мне кажется, ты не шутила, говоря, что я отсюдаубегу.

Бёдвильд ответила, глядя в солнечную морскую даль:

– Кто же, лишённый свободы, не пожелает её вернуть…

Волюнд проговорил:

– Когда ты впервые здесь появилась, дикие лебеди летелина юг, и я думал, что у меня сердце разорвётся от их голосов. Скоро они полетятобратно на север, туда, где я жил. В нашем краю множество лесных озёр, и онисвёркают на солнце, как серебряные щиты. Там живёт весь мой род…

Бёдвильд невольно припомнила слова отца о могущественной имстительной родне.

– Кто они, Волюнд?

Волюнд ответил:

– В том краю моего отца называют конунгом. Мало похож яна сына конунга, особенно теперь!.. А ещё у меня есть мать и двое братьев,отважных, как орлы на древесных ветвях… Слагфильд и Эгиль… Мы часто бродили полесам все втроём, пока они не женились. Однажды мы пришли на большое озеро ипоставили там дом, а я ещё кузню. Мы назвали это озеро Ульвсъяр – Волчьим,потому что там охотилась стая волков. У них было два вожака – страшные звери.Вышло так, что мы застрелили обоих, и тут-то Эгиль спросил, а может, это былиГёри и Фрёки – Алчный и Жадный, волки Одина, Отца Богов? Братьев ждали доманевесты, вот я и сказал, что приму гнев Одина на себя. Одину ведь и без того неза что было меня любить, я же не воин. Хотя и трусом меня пока ещё не называли…

– Хильдинг ярл назвал тебя так, потому что ты выбралжизнь, а не смерть.

Кузнец ничуть не обиделся.

– Что он понимает, этот Хильдинг… Да какая мне разница,что там сорвётся у него с языка. Вот если бы ты сказала, что я трус, я,пожалуй, начал бы думать.

Они замолчали. Они стояли рядом, и морская синева сливаласьу горизонта с морозной синевой небес.

Нидуд конунг сам встретил Бёдвильд на берегу – а с ним двоеего старших сыновей и Рандвер. А сзади вертелся озабоченный Сакси.

Парни высадили её на берег и вытащили лодку, и Нидуд сказал:

– Я спрашивал Сакси, куда это ты подевалась, и онутверждал, что ты поехала вверх по фиорду. А ты появилась со стороны моря. Гдеже ты была?

Бёдвильд ответила со смелостью, которой и сама не могла быобъяснить:

– Я ездила поискать волшебного тюленя, с которым билисьмои братья.

Ее глаза ярко блестели – должно быть, от ветра и солнца,искрившегося в волнах. Нидуд спросил с интересом:

– Ну и как, нашла ты его?

Она ответила:

– Мне показалось, я его видела.

– А зачем ты его искала? Ты надеялась его добыть?..

Сказав так, конунг первым расхохотался, и Рандвер подхватилего смех: женщине надеяться на удачу там, где оплошали два таких удальца!..Близнецы же переглянулись. Но у обоих рыльца были уж очень в пуху, и онипромолчали. А у Бёдвильд где-то глубоко в сердце парило ей одной ведомоесчастье. Она поедет на остров снова. И ещё. И ещё!

Отшумел весёлый Йоль, и гости, званые и незваные,разъехались по домам. Уехал Атли конунг в свою долину, за горный хребет. И дажеЭйстейн скальд, который нигде не имел родного угла и которого Нидуд всяческиуговаривал остаться, и тот отправился куда-то в иные места… Только для Рандверапраздник словно бы не кончался. По-прежнему жил он у Нидуда в длинном доме,по-прежнему садился за стол рядом с Бёдвильд. И по-прежнему все улыбались,глядя на них двоих, и особенно потому, что Бёдвильд редко поднимала глаза.

Кончилось это совсем неожиданно.

Была у Бёдвильд любимица рабыня, молоденькая девочка поимени Хильд. Когда-то она жила далеко на юге, в тёплой, щедрой стране, гдесолнце выше поднималось на небосклон и дольше задерживалось в своём дневномбеге, а в зелёных заливных лугах текли спокойные полноводные реки. Хильд тогдаговорила на другом языке и имя носила тоже другое. Но прошлое редко всплывало веё памяти, ведь большая часть её жизни прошла здесь, в доме Нидуда, конунганьяров. В день, когда она несмышлёной малюткой попала ему в руки, его дружинавыстояла в жестоком бою; вот он и назвал её Хильд, то есть «Битва».

Она была тихая-тихая, что мало соответствовало её имени.Никто не слыхал от неё резкого слова. Но зато молодая хозяйка была ей большеподругой, чем госпожой. И Бёдвильд очень огорчилась, приметив однажды, чтолюбимица как будто начала сторониться её. А потом – попросту избегать.

Однако не дело дочери Нидуда искать расположения рабыни, иБёдвильд так ни о чём и не спросила её.

А время шло себе – и вот однажды Бёдвильд проснулась в самойсередине ночи, когда длинный дом оглашался лишь мерным дыханием спавших. Аразбудило её тоненькое всхлипывание, и доносилось оно оттуда, где обычноукладывалась темнокудрая Хильд.

Бёдвильд прислушалась, потом встала. Огонь давно потух вочаге, и сквозь дымовое отверстие крыши заглядывали крупные звёзды. Бёдвильдзавернулась в одеяло и неслышно прокралась на другой конец дома. Слух необманул её: плакала действительно Хильд. Плакала горько и безутешно, с головойзакутавшись в мех.

Прикосновение заставило невольницу вздрогнуть и затаиться.Только учащенное дыхание выдавало её в темноте.

– Хильд!.. – вполголоса окликнула еёБёдвильд. – Хильд, милая, кто тебя обидел?

Рабыня не отозвалась. Подсев, Бёдвильд долго тормошила её инаконец с большим трудом добилась ответа:

– Теперь ты накажешь меня, Бёдвильд…