Русси с неподдельным страхом глядел на динамик коротковолнового приемника. Мысленно он видел пасть Золраага, широко раскрытую от хохота. Золрааг его обманул. Мойше был готов лишиться жизни, только бы не влачить ее, подчиняясь чужим прихотям. Неожиданно он понял, почему насилие считалось хуже смерти. Разве его слова не изнасиловали, не использовали так, что лучше бы ему погибнуть, чем слышать это?

Где-то в глубине, чисто абстрактно, Мойше задавался вопросом, как же ящерам удалось извратить сказанное им. Какой бы техникой записи и компоновки они ни пользовались, она далеко опережала все человеческие достижения в этой области. Значит, они грозили ему явной и неминуемой смертью, позволили испустить бунтарский крик в защиту свободы, а затем не только заглушили этот крик, но и с помощью своей варварской хирургии выдали остальному миру труп за живого человека. И он, Русси, сделался в глазах человечества еще худшим коллаборационистом, чем был.

Мойше дрожал от ярости. Он не привык к такому бурному излиянию своих чувств и потому ощущал головокружение, находился в каком-то полубредовом состоянии, словно перебрал сливовицы на празднике Пурим. Приемник продолжал изрыгать пропагандистскую брехню, теперь уже на польском языке. Неужели говоривший действительно произносил слова в таком порядке? Поди узнай!

Мойше поднял приемник над головой. Он умещался на ладони и был почтя невесом. Игрушка ящеров, подарок Золраага. Но даже если бы это был громоздкий ламповый аппарат, сделанный людьми, злость, наполняющая Мойше, придала бы силы и позволила обойтись с ним точно так же. Мойше с размаху ударил приемником об пол.

Лживые речи поляка оборвались на полуслове. Во все стороны полетели кусочки металла, стекла и еще какого-то материала, похожего на бакелит, но явно иного происхождения. Русси наступил на корпус приемника, вдавил его в ковер и превратил в бесформенное месиво. Трудно было поверить, что еще минуту назад это могло говорить.

— И этого слишком мало по сравнению с тем, что этот подонок сделал со мной, — пробормотал он.

Мойше рывкам накинул длинное черное пальто, выскочил из квартиры и с шумом захлопнул дверь. Трое человек выглянули в коридор, чтобы посмотреть, кто это затеял перепалку со своей женой.

— Реббе Мойше! — воскликнула какая-то женщина.

Он пронесся мимо, даже не взглянув в ее сторону. У входа в дом по-прежнему стояли часовые ящеров. Мойше стремительно прошел и мимо них, хотя ему хотелось вырвать у одной из этих тварей винтовку и оставить ящеров корчиться в крови на тротуаре. Он знал, каково ощущать у себя на затылке дуло прижатого к курчавым волосам оружия ящеров. А какие ощущения появятся у него, когда он возьмет автоматическую винтовку в руки? Отдаст ли ему в плечо, когда он нажмет курок? Этого он не знал, но хотел проверить.

Пройдя половину квартала, Мойше внезапно остановился.

— Проклятье! — воскликнул он, потрясенный до глубины души. — Неужели я превращаюсь в солдата?

Такая перспектива совсем не привлекала его. Изучая медицину, Мойше слишком хорошо знал, как легко повредить человеческий организм и как тяжело его исправить. И в годы немецкой оккупации Варшавы, и потом он получал многочисленные и разнообразные по степени ужаса подтверждения этому. А теперь он сам хотел уничтожать?

Хотел.

Нога Мойше приняли решение раньше, чем его разум. Он обнаружил, что идет в направлении штаб-квартиры Анелевича еще до того, как осознал, куда направляется.

В воздухе кружился легкий снег. На улицах было не слишком людно. Прохожие то и дело кивали ему. Русси был готов услышать возгласы ненависти, но люди молчали. Ах, если бы весь остальной мир обратил столь же мало внимание на его передачу, как варшавские евреи!

Кто-то размашисто шел ему навстречу. Кто? Очки не позволяли этого увидеть. В последнее время глаза Мойше стали слабее: очки, которые три года назад весьма и весьма помогали, теперь уже не годились. Мойше был близорук, причем во многом.

Шедший навстречу отчаянно махал рукой. Не видя лица, Русси узнал этот жест. Его обдало страхом. Пока он разыскивал Мордехая Анелевича, тот разыскивал его самого. Значит, в отличие от многих Других, Анелевич слышал его выступление. И значит, боевой командир был не на шутку разъярен.

Так оно и оказалось.

— Реббе Мойше, неужели вы лишились последних извилин? — закричал Анелевич. — Никак не думал, что вы сделаетесь жополизом у ящеров!

«Жополиз у ящеров». Этого и следовало ожидать. Горечь обиды почти лишила Мойше речи.

— Я этого не делал. Бог тому свидетель, не делал, — задыхаясь, произнес он.

— Как прикажете вас понимать? — не понижая голоса, спросил Анелевич. — Я слышал вас собственными ушами. — Он оглянулся по сторонам и продолжил уже тише: — Неужели ради этого мы помогали скрыться вашей жене и сыну? Чтобы теперь вы могли говорить то, чего от вас потребуют ящеры?

— Но я этого не говорил! — застонал Русси. Лицо Анелевича выражало полное недоверие. Запинаясь и чуть не плача, Мойше рассказал, как его привели на радиостанцию ящеров, как он был готов умереть, как перед этим хотел и постарался выплеснуть в мир свой последний крик души и как Золрааг и инженеры ящеров жестоко обманули его.

— Вы думаете, мне теперь хочется жить? Слышать, как мои друзья грязно обзывают меня на улице?

Он неуклюже и неумело замахнулся на Анелевича. Еврейский боевой командир легко предупредил удар. Он поймал руку Мойше и слегка заломил ее. Плечо Мойше чуть хрустнуло, словно сухая ветка, готовая оторваться от дерева. Сустав обдало огнем. Изо рта вырвался стон.

— Простите. — Анелевич быстро выпустил его руку. — Не собирался ее так сильно дергать. Сила привычки. Все в порядке?

Русси осторожно ощупал руку.

— С нею — все. А в остальном…

— И за это тоже меня простите, — поспешна добавил Анелевич. — Но я же собственными ушами слышал передачу — как я мог не поверить? Я конечно же верю вам, реббе Мойше, вам даже не надо об этом спрашивать. Откуда вам было знать, что ящеры проделают такой трюк с записью? Просто они перехитрили вас. Другой вопрос — в чем будет заключаться наша месть?

— Месть?! — Мойше ощутил вкус этого слова. Да, Анелевич прав. Сам он не мог найти подходящего слова, чтобы выразить свое состояние. — Именно мести я и хочу.

— Вот что я вам скажу. — Анелевич потер пальцем нос. — Хоть вы и не играли непосредственную роль, все евреи в немалом долгу перед вами за ту свободу, которую мы имеем. Если бы мы не могли свободно перемещаться по всей Польше, не было бы ничего, о чем я говорю.

— А о чем вы говорите? — настоятельно спросил Мойше. — Вы же на самом деле ничего не сказали.

— Не сказал и не собирался, — ответил Анелевич. — О чем вы не знаете, о том не сможете рассказать. Ящеры сумеют найти более действенный — более болезненный — способ вытягивания сведений, чем их хваленый препарат. Но в один прекрасный день, причем довольно скоро, ящерам представится возможность заметить одно событие, к которому окажетесь причастны и вы. И если они его заметят, обещаю вам, вы будете отомщены.