В принципе это исповедание можно было подписать немедленно. Но председательствующие сенаторы, понимая, что главная цель достигнута, пожелали обставить счастливый финал максимально торжественно, перенеся подписание соборного ороса на три дня, чтобы на Собор могли прибыть императоры.

Наконец, в желанный день 25 октября 451 г. состоялось императорское заседание, когда на Соборе в первый и последний раз присутствовали св. Маркиан и св. Пульхерия. Они вошли в залу рука об руку, и их сопровождала пышная свита придворных и самых высших чинов Империи. Они заняли председательское место, а епископы расположились с двух сторон от них. Это заседание Собора было не самым многочисленным (350 епископов из числа всех присутствовавших в Халкидоне, остальные боялись подписывать орос из-за непонимания его, но пока молчали), однако по пышности и великолепию, окружавшим царскую чету, превосходило все предыдущие.

Святой Маркиан открыл заседание (шестое по счету) речью на латинском языке, который по-прежнему считался официальным языком Римской империи, повторенной им же самим по-гречески. «Когда Божественным определением мы избраны были на царство, – сказал император, – то между столькими нуждами государства не занимало нас так никакое дело, как то, чтобы православная и истинная вера христианская, которая свята и чиста, пребывала бессомнительною в душах всех. Поэтому мы позаботились созвать с этим именно намерением святой Собор и, кажется, показали вам свое старание, чтобы очищенная от всякого заблуждения и мрака, как благоволило Божество открыть себя людям и показало учение отцов, вера наша, которая чиста и свята, внедренная в ум всех, сияла блеском своей силы; чтобы и после никто не смел о рождении Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа думать иначе, нежели, как известно, предали потомству апостольская проповедь и согласные с ней определения 318‑ти Святых Отцов, а также, как свидетельствует послание святого Льва, папы города Рима, который управляет апостольским престолом, к святой памяти Флавиану, епископу города Константинополя»[942].

После окончания речи Отцы воскликнули: «Многая лета императору, многая лета августе; православным многие лета! Один сын Константин. Маркиану новому Константину! Да продолжается во веки царствование Маркиана Христолюбца, достойного любителя православной веры! Прочь от них зависть! Маркиану новому Константину многая лета! Императору многая лета! Да продолжается ваше царствование, достойное Православия! Христолюбцы, благополучие вам!»[943]

Это был триумф императора св. Маркиана и святой августы Пульхерии. С разрешения императора нотарий, он же архидиакон Константинопольской церкви Аэций, прочитал соборное определение, под которым вслед за Пасхазином подписались присутствовавшие на торжестве Отцы. Затем св. Маркиан спросил: по согласию ли всех провозглашено прочитанное определение? И Отцы ответили: «Все так веруем; одна вера, одно мнение!»

И далее вновь потекли реки славословия в адрес царей – нескончаемые, искренние и многоголосые. «Маркиану, новому Константину, новому Павлу, новому Давиду, многая лета! Давиду – императору! Господи, жизнь ему благочестивую продли, новому Константину, новому Маркиану! Вы – мир Вселенной! Господи, жизнь ему благочестивую сохрани! Да сохранит вас вера ваша! Ты почитаешь Христа: сам Он да сохранит тебя! Ты укрепил Православие! Вы веруете так, как апостолы! Многая лета августе! Вы – светила Православия; от этого везде – мир. Господи, сохрани светила мира! Господи, сохрани светила Вселенной!»

Со всех концов просторного храма св. Евфимии неслось громогласное победоносное пение: «Вечная память новому Константину! Да сохранит Бог ту, которая от роду православна! Да сохранит Бог хранительницу веры! Да сохранит Бог постоянно благочестивую, православную, противницу еретиков! Бог да сохранит вашу державу! Бог да умирит ваше царство! Маркиан – новый Константин! Пульхерия – новая Елена; ты показал веру, а ты явила ревность Елены! Ваша жизнь – охрана всех! Ваша вера – слава церквей! Ты восстановил церкви, ты утвердил Православие! Царство ваше да будет во век! Победитель врагов, учитель веры! (выделено мной. – А. В.)»[944]

Постепенно крики стихли. Император велел зачитать подготовленные им правовые нормы по вопросам церковной жизни – ответы на запросы, по ходу Собора направленные на его рассмотрение. Но, как св. Маркиан заявил тут же на заседании, сам он не пожелал утверждать их своим законом (то есть государственным), а посчитал приличным, чтобы они были утверждены Собором. Отцы постановили так, как посчитал нужным сделать царь, даже не вдаваясь в существо вопросов и полностью доверяя его суду.

За заслуги Халкидона святой император тут же предоставил городу статус митрополии, сохранив при этом его подчиненность Никомидии, чем вновь вызвал бурные восторги епископов. Наконец, утомившись, Отцы попросили царя дать им отдых. Император согласился, но предупредил, что Собор не будет закрыт, пока не решатся все остальные накопившиеся дела.

На заседаниях 26, 27 и 28 октября решались административные, канонические, дисциплинарные и личные вопросы. Так, 26 октября 451 г. были определены границы Антиохийского и Иерусалимского патриархатов. Иерусалимский архипастырь получил три митрополичьих центра – Кесарию, Скифополис и Петра, а к Антиохии отошли нынешние Ливан, Сирия («Две Финикии») и Аравия. После этого Иерусалимский архиерей вошел в ряд «Вселенских» патриархов – Римского, Александрийского и Антиохийского. Безусловно, это была цена за оппортунистическую позицию св. Ювеналия Иерусалимского, оговоренная с императорами[945].

Затем были оправданы Феодорит Киррский и Ива Эдесский, которых обвиняли в несторианстве. Эти обвинения, по сути, имели под собой некоторую основу вследствие не вполне точных и не всегда корректных выражений, присутствовавших в их сочинениях. К сожалению, упоенные победой, Отцы Собора не захотели вникать в богословские тонкости и потребовали от них формального анафематствования Нестория и признания Пресвятой Девы Марии Богородицей. Напрасно Феодорит пытался возражать, что и Несторий был готов признать Деву Марию Богородицей и хотел изложить собственное богословское видение Тайны Искупления – его не желали слушать, требуя только открытого разрыва с Несторием. Наконец, утомленный Феодорит, которого самого со всех сторон начали обвинять в ереси, махнул рукой и прочитал требуемое.

Конечно, участников Халкидонского Собора можно было понять: только-только, ценой невиданных усилий, путем жесткого давления со стороны императорской власти, они пришли к истинной формуле веры. Феодорит был анафематствован Евтихием, и формально после низвержения архимандрита эта анафема, произнесенная еретиком, не имела силы. Но в богословии, в отличие от правоведения, такие прямые причинно-следственные связи не возникают сами собой. Отцы боялись, заслушав объяснения Феодорита, появления нового прецедента и новых богословских разбирательств, результат которых был заранее неизвестен. Однако вскоре эта догматическая слепота и нежелание вникнуть в тонкости антиохийского богословия приведет к тяжелым последствиям и даст почву для длительного раскола Кафолической Церкви, истощившего и обессилившего ее. Потребуется 100 лет борьбы и созыв V Вселенского Собора, чтобы залечить хотя бы самые кровоточащие раны.