Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она стояла и пыталась решить задачу: каким образом ручьи могут течь в разные стороны и в какую сторону она смотрит сейчас. В горле застрял комок. Названия сторон света, принятые в географии, – север, запад, юг, восток – не имели здесь значения. В какую бы сторону она ни повернулась, все это мог быть юг. Или север.
Хью подошел к ней, встал рядом.
– Хочешь отдохнуть? – спросил он, положив ей на плечо руку, но она отшатнулась.
Он тут же отошел, пересек небольшую полянку и уселся, прислонившись спиной к массивному стволу упавшего дерева и закрыв глаза.
Когда Ирена наконец устроилась с ним рядом, он сказал:
– Может, поедим?
Она разложила всю оставшуюся еду. Еды оказалось больше, чем она думала: с лихвой хватит, чтобы продержаться еще день. Это придало ей мужества, и она сказала:
– Я не знаю, где мы.
– А мы и так никогда этого не знали, – ответил он равнодушно.
Потом, с видимым усилием взяв себя в руки, открыл глаза и начал задавать вопросы и сам же на них отвечать. Они долго решали, продолжать ли двигаться вдоль ручья как раньше, ибо ручей, по всей вероятности, все же сольется с более крупной речкой.
– Или в противном случае придем к морю, – сказал он нарочито веселым тоном, но тут же осекся.
– Можно попробовать, конечно, прямо здесь свернуть левее, – сказала Ирена, трудясь над вторым ломтиком вяленого мяса и чувствуя, как еда оживляет ее. – Вообще-то, я считаю, что мы взяли недостаточно к востоку. И пока мы еще на горе, значит не совсем заблудились: по крайней мере, понимаем, где находится сама гора.
– Но мы совсем не приближаемся к проходу.
– Знаю. Только гора для нас и вправду единственный ориентир. С тех пор, как мы утратили ощущение оси.
– Да. Все кругом одинаковое, похожее. Как в тот раз, когда я проскочил мимо порога. Мне кажется… Мне кажется, то, чего я боялся, уже повторилось. Прохода там больше нет. Нечего и искать.
– Со мной такого никогда не случалось, – сказала она уверенно, – и не случится! Я не собираюсь здесь оставаться!
Он выкладывал рисунок из еловых иголок на земле возле упавшего дерева.
– Это твое, – сказала она, стараясь не смотреть на его долю.
– Я как-то не очень проголодался.
Помолчав, она сказала:
– Надеюсь, ты не пытаешься сэкономить побольше для меня или еще что-нибудь такое же жалостное, а?
– Нет, – явно изумившись, сказал он, потом улыбнулся и посмотрел на нее. – Просто есть не хочется. Но если я проголодаюсь, тогда только держись!
– Но ты же не можешь без конца идти и идти и ничего не есть!
– Могу. Буду питаться собственным жиром, как верблюд.
Она прыснула. Ей хотелось придвинуться к нему поближе, коснуться его, погладить жесткие волосы и усталое, заросшее щетиной лицо, большую, сильную и все же какую-то детскую руку, но мешало то, что сама она всего несколько минут назад увернулась от его прикосновения. Ей хотелось доказать, что он напрасно занимается самоуничижением, но она не находила нужных слов.
Глаза у него, похоже, снова закрывались сами собой; он откинулся назад, привалился к стволу дерева. Она ничего не сказала, затаилась, настроение у нее все больше и больше портилось. Когда она снова взглянула на него, он спал, лицо его расслабилось, рука безвольно лежала на бедре.
Надо было идти дальше. Обязательно. Нельзя сидеть тут и спать. Так они никогда не доберутся до порога.
– Хью, – позвала она.
Он не слышал. И вдруг ее беспокойство полностью растворилось в той немного даже пугающей страстной нежности, из которой, собственно, и родилось. Она подошла к нему и слегка подтолкнула, помогая лечь. Он проснулся.
– Спи, – сказала она.
Он послушался. Она немного посидела рядом. Сидела и слушала бормотание ручья. Здесь ручей бежал неспешно; тихонько плыла вода над песчаным, чуть илистым дном и пела свою песенку. Ирена почувствовала усталость. Взяла красный плащ, который он сбросил, согревшись в кожаной куртке, и, накрыв его и себя плащом, как одеялом, прижалась к Хью и заснула.
Проснувшись, оба почувствовали, что все у них оцепенело, двигаться было трудно, и страшно было подумать о том, чтобы идти дальше. Ирена спустилась к ручью напиться. Умылась. Вода была так приятна, а она чувствовала себя настолько грязной после долгого пути, что нашла ниже по течению неглубокую заводь, стащила с себя одежду и выкупалась. Она стеснялась Хью, который смотрел, как она моется, и поскорее оделась. Он спустился к воде чуть подальше, где берег был ниже, и, с трудом встав на колени, напился.
– Искупайся. Я уже, – предложила Ирена, застегивая рубашку и ощущая приятный озноб.
– Слишком холодно.
– Ты все еще мерзнешь? – спросила она, подходя к нему по болотистому, заросшему папоротниками бережку.
– Все время.
– Это из-за нее… из-за этой твари… Она была ледяная, вспомнить страшно.
– Мне бы снова солнце увидеть… – сказал он.
В голосе его звучало такое отчаяние, что она испугалась.
– Мы выберемся отсюда, Хью. Не надо…
– Куда пойдем? – спросил он, вставая на ноги. Ему пришлось цепляться за узловатые ветки кустарника, росшего на берегу, чтобы подняться.
– Мне кажется, лучше по течению ручья.
– Хорошо. Меня что-то больше не тянет лазить по горам, – сказал он, пытаясь казаться веселым.
Она взяла его за руку. Рука была холодная как лед. Это от воды, решила она, но все же ледяное прикосновение потрясло ее необычайно, вызвав в душе былой страх. Она боялась за Хью. Ирена посмотрела на него снизу вверх и произнесла его имя.
Он встретил ее взгляд и смотрел на нее так, словно видел ее насквозь, и с такой страстью, о которой нельзя было даже говорить. Хью положил ей на голову свою правую руку и прижал к себе. Он был стеной, крепостью, опорной башней – и все же был смертным, хрупким, его гораздо легче было ранить, чем потом вылечить: победитель дракона, дитя дракона; сын короля, бедолага, бедная душа, мимолетная и несведущая. Ирена почувствовала, как в нем
