сказал кто-то сзади.

– Черногорье? – удивился Андрей. – Вот это горы?!

– А ты пешком по ним потопай, тогда и поймёшь… – откликнулось сразу несколько голосов, и понеслось: – Ага, и прочувствуешь… Невелика горушка, да тяжела коробушка… А чем не горы…

Андрей, к удивлению, Эркина, ни спорить, ни огрызаться не стал, а только кивнул.

– Потому и Загорье?

– Ну да…

– А Ровеньки тогда…

– А щас увидишь.

Автобус взобрался на очередной холм и покатил по ровному к сияющей среди садов церковной колокольне. Автобус снова загудел общим разговором.

– Ишь, ровеньские-то гордятся, вызолотили купола…

– А как ни золоти, дьячок не протрезвеет.

– А что, не полегчало ему?

– От запоя одно лечение – воля своя да милость божья.

– От запоя опохмелкой лечатся, – фыркнул Андрей.

Мужчины ответили ему дружным гоготом.

Автобус остановился на площади у церкви. Вышло человека три, а сесть попыталось не меньше десятка.

– Ну, куда, к-куда? – зарычал шофёр. – До Сосняков едем, ну, куда ты прёшься, до Ивановки твоей и пешком дотопаешь, а стоя нельзя, не положено, понял, нет, сказал, нет мест, всё, нету, рейсового ждите.

Но влезли и разместились все. Сидели теперь втроём на двухместных скамейках, проход заполнили мешки и корзины, и все разговоры теперь о ценах да продажах, и каков торг сегодня будет.

– Святой день сегодня, а вы бесовским делом, тьфу! – возмутилась сидевшая перед Эркином женщина в белом, хрустким от крахмала платочке и чёрной шали на плечах. Он неё вкусно пахло свежевыпеченным хлебом.

– Не плюй, бабка, в колодец, – тут же наперебой ответили ей.

– Вот ты за нас и отмолишь…

– А тебя чего несёт?

– Место занимаешь, ага!

– Ну и сидела бы себе в церкви безвылазно…

– А что за праздник? – спросил Эркин.

Спросил он тихо, но она за общим шумом расслышала и сердито обернулась к нему.

– Ну, чисто нехристь! – увидела его и закончила уже мягче. – Хлебный Спас сегодня.

– Спасибо, – улыбнулся ей Эркин, хотя смысл праздника не понял.

Автобус вдруг остановился прямо посреди дороги.

– На Ивановку поворот, – объявил, оборачиваясь, шофёр.

Двое из севших в Ровеньках расплатились и вышли, захватив свои мешки и корзины. Стало чуть посвободнее.

И ещё были две остановки прямо на дороге у нужного порота и развилки. Андрей догадался, что пассажиры сверх нормы – это уж прямой заработок шофёра, и ухмыльнулся. Эркин увидел эту ухмылку и понимающе кивнул.

Торжище оказалось городом чуть меньше Загорья. Они увидели его на съезде с холма, и Андрей сразу сообразил, что как Загорье прилеплено к заводу, так Торжище к ярмарке. А веселье здесь, пожалуй, как в Бифпите.

Когда автобус, миновав поворот на ярмарку, плавно покатил к центру, сразу поднялся шум.

– Эй, ты куда?!

– К ярмарке же нам!

– А ну, давай сворачивай!

– Про «давай» ты жене говори! – огрызнулся шофёр и спокойно, даже официально объявил: – Остановка на автовокзале.

– На хрена нам вокзал твой!

– Это оттуда переться будем?!

– На хрен!

– Место упущу, так с тебя убыток стребую!

– Давай здесь высаживай!

– Да чёрт с вами, высаживайтесь.

С треском распахнулись двери, и к выходу поволокли мешки, корзины и ящики. Эркин сразу вспомнил приезд в Центральный лагерь, но здесь ему никуда не надо было бежать, и он продолжал благожелательно глазеть по сторонам.

Полупустой автобус, ставший сразу очень просторным и даже теперь меньше дребезжащим, плавно катил по зелёным от пышных садов улицам. Центральные улицы с двух-трёхэтажными кирпичными домами, небольшая площадь с обелиском посередине, снова улицы и наконец автовокзал. Серое приземистое здание и перед ним асфальтовый простор, утыканный по кругу столбиками с дощечками названий окрестных деревень и городков. К изумлению Эркина и Андрея, у некоторых столбов стояли повозки с запряжёнными лошадьми.

– Совсем интересно, – пробормотал Андрей.

Но тут же сообразил, что извозом не только в Загорье подрабатывают.

Автобус медленно подрулил к столбу с надписью «Сосняки» и остановился. Их уже ждали одетые явно по-праздничному люди. У трёх женщин пахнущие хлебом узелки, как и у той, что сидела впереди Эркина и объясняла ему про Хлебный Спас. Пассажиров немного, вошли и расселись они чинно.

Шофёр оглядел салон.

– Шаврово по требованию, – и стронул автобус.

Андрей удовлетворённо кивнул: теперь-то уж по-настоящему экспрессом поедем.

После Торжища автобус шёл заметно быстрее. Шофёр явно навёрстывал упущенное частыми остановками. Холмы стали плавными, и по обочинам уже не луга, а жёлто-серые поля, частые небольшие деревни. Их проскакивали с ходу, не то, что остановиться, даже скорость не сбрасывали.

– И куда гоним? – вздохнула одна из женщин.

– В Сосняки! – весело ответил Андрей. – С ветерком и без оглядки.

Он по-прежнему сидел, чуть перегнувшись в проход, чтобы лучше видеть дорогу. И шофёр, встретившись с ним глазами в верхнем зеркальце, подмигнул ему.

Шаврово оказалось городком чуть больше Ровенек, с такой же площадью у церкви, небольшим рынком тут же и главной улицей с кирпичными домами. На остановке никто не ждал, и шофёр только сбавил скорость и плавно проехал мимо трёхстенного павильончика с красивой табличкой «Шаврово», а останавливаться не стал.

И снова поля и луга вперемешку с островками леса, то сплошь белого от берёз с кое-где блестящими, как фольга, жёлтыми листочками, то тёмного от елей. Деревни теперь оставались в стороне, остановки не предусмотрены ни расписанием, ни шофёром.

Эркин рассматривал расстилающийся и словно медленно вращающийся за окном пейзаж с живым интересом. Скирды и копны – он, правда, путался где что – рощи, деревни… ему не просто интересно, а… приятно видеть всё это. Однажды, очень давно, он ещё совсем мальцом был, только-только начал всерьёз работать, его везли на торги, а кузов был щелястый, а приковали высоко, и он оказался лицом у щели. Он помнит, там тоже были зелень и дома, но помнит и своё пустое равнодушие ко всему этому. А здесь… так что, у него теперь есть… Родина? Полина Степановна им много рассказывала, объясняя, почему это слово пишется с большой буквы. Тогда ему казалось, что он всё понял и понял правильно, но к нему это не относилось. Он же родился рабом, а у раба родины нет, ни с маленькой, ни с большой буквы. Из Алабамы уезжал – не щемило ничего, и не тоскует он, как это, да, правильно…

– Андрей, – тихо позвал он.

Андрей быстро и молча повернулся к нему.

– Ностальгия… Это тоска по Родине, так?

– Ну да, – кивнул Андрей. – С чего это ты?

– Так, – маловразумительно, но исключая дальнейшие расспросы, ответил Эркин и снова повернулся к окну.

Андрей недоумённо пожал плечами, но спрашивать не стал.

Эркину сейчас не хотелось ничего объяснять. Да и как объяснить, если