Словесные споры постепенно переходили в физические толчки,тычки и угрозы, и через час я увидел, что всему будущему долины угрожаютсерьезные неприятности.

Но конец света приближался. Христос узнал об этом и сошел,дабы подготовить нас. Враги Христовой Церкви были врагами Христа!

Кровавые сражения разразились на пастбищах долины. Кое-гдезапылали огни.

Везде слышались взаимные обвинения. Человеческие существа,всегда, казалось, проявлявшие лояльность, внезапно обратили гнев на Талтосов иобвинили их в порочных извращениях. Им вменяли в вину незаконные браки,отсутствие детей и повиновение нечестивым колдунам.

Другие объявили, что давно подозревали Талтосов внеблаговидных поступках и теперь пришло время раскрыть всю правду. Где мыскрываем своих маленьких? Почему никто никогда не видел детей среди нас?

Несколько сумасшедших типов по только им известной причинерешились вдруг открыть правду. Женщина – человеческое существо, – родившаядвоих детей от мужа-Талтоса, указала на него и сообщила всему миру, кто онтакой, заявив при этом, что если мы будем спать с человеческими женщинами, то вскоресовсем их уничтожим.

Взбешенные энтузиасты, из которых я был наиболее искренним,объявили, что такие вещи больше не имеют значения. Мы, Талтосы, были радушноприняты в Церковь Христом и отцом Колумбой. Мы покончим со старыми беспутнымипривычками и будем жить так, как велел нам Христос.

За этими словами последовало еще большее замешательство.Посыпались удары. Раздались крики.

Теперь я сам видел воочию, как три тысячи человек могутпогибнуть из-за спора по поводу права копировать книгу! Теперь я осознал все.

Но слишком поздно. Битва уже начиналась. Все ринулись ксвоим брошам, схватились за оружие и с его помощью защищали свои позиции.Вооруженные мужчины сплошным валом выкатывались из дверей, атакуя соседей.

Ужас войны, ужас, которого я так стремился избежать все этигоды в Доннелейте, охватил всех нас. И я сам своей речью спровоцировал этувойну.

Я стоял, смущенный, с мечом в руке, не представляя, чтоделать дальше. Но монахи пришли ко мне. «Эшлер, веди их к Христу», –сказали они. И я поступил так же, как многие другие фанатичные короли,правившие до меня. Я повел своих новообращенных соплеменников против их братьеви сестер.

Но подлинный ужас ожидал впереди.

Когда битва закончилась, христиане все еще оставались вбольшинстве. И я увидел, хотя еще и не слишком ясно, что почти все они быличеловеческими существами. Большая часть элиты Талтосов, всегда и без тогомалочисленная благодаря нашему строгому контролю, теперь погибла. И осталасьтолько небольшая группа, всего лишь около пятидесяти из нас, самых мудрых, внекотором смысле самых преданных. Мы все еще были убеждены в необходимостиобращения.

Но что мы могли сделать – кучка человеческих существ иТалтосов, перешедших на нашу сторону и выживших только потому, что убийствапрекратились, прежде чем погибли все? Повстанцы во главе с Жанет собрались ипокинули поле битвы – раненые, хромающие, проклинающие нас. Они объявили, чтоникому не удастся выгнать их из долины, что они скорее погибнут на месте, но доконца останутся нашими противниками.

«Ты, Эшлер, погляди, что вы натворили, – заявилаЖанет. – Взгляни: повсюду лежат тела твоих братьев и сестер, мужчин иженщин, которые жили еще до появления наших кругов! Ты принес им смерть!»

Но не раньше чем она вынесла мне этот ужасный окончательныйприговор, люди – фанатичные приверженцы новой религии – стали требовать ответана вопрос: «Как могло быть такое, что вы жили уже тогда, когда не было кругов?Кто вы, если не человеческие существа?»

Наконец один из самых дерзких людей, тайно бывшийхристианином уже на протяжении нескольких лет, подошел и разрезал мое одеяниесвоим мечом, и я, сбитый с толку, как часто бывает с Талтосами, внезапноподвергнутыми насилию, обнаружил, что стою в кругу совершенно голый.

Я понял причину произошедшего. Они хотели понять, кто мы, являютсяли наши тела, такие высокие, человеческой плотью. Хорошо, пусть они посмотрятна меня. Я переступил через упавшую одежду и положил руку на гениталии, чтобыпроизнести клятву по древнему обычаю, то есть свидетельствовать, что будуслужить Христу так же, как любой человек.

Но ход событий круто изменился. Другие Талтосы – христиане –потеряли самообладание. Вид убитых для них был невыносим. Они начали рыдать и,забыв об Искусстве Речи, заговорили быстро и пронзительно – так, как это былосвойственно нам, чем привели в ужас людей.

Я громко крикнул, потребовав, чтобы все замолчали. Кое-какприкрывшись своей разрезанной одеждой, то есть тем, что от нее осталось, я вгневе расхаживал взад и вперед и, используя Искусство Речи, со всей страстьюдуши обратился к соплеменникам.

Что бы сказал нам Христос по поводу того, что мы натворили?Что за преступление здесь было совершено? Что мы за странный народ? Разве несамих себя мы убивали в этом споре? Я плакал, жестикулировал и рвал на себеволосы, а остальные рыдали вместе со мной.

Но монахов охватил страх, и люди-христиане тоже былинапуганы. То, что они подозревали, прожив всю жизнь в долине, почти открылосьим. И снова посыпались вопросы. Наши дети – где они?

Наконец другой Талтос – мужчина, которого я безмерно любил, –выступил вперед и объявил, что с этого момента на всю жизнь решил: во имяХриста и Девы он будет блюсти целомудрие. Другие Талтосы дали такую же клятву –и мужчины, и женщины.

«Кем бы мы ни были, – заявила женщина-Талтос, –теперь не имеет значения, ибо мы стали невестами Христа и выстроим здесьсобственный монастырь, как на Айоне».

Раздались громкие крики одобрения, и те человеческиесоздания, которые всегда любили нас, любили меня как своего короля, дружноокружили нас.

Но опасность нависла в воздухе. В любой момент окровавленныемечи могли удариться друг о друга. И я знал об этом.

«Быстро! Все поклянитесь в верности Христу!» – приказал я,понимая, что в этой клятве целомудрия единственное спасение Талтосов.

Жанет выкрикнула мне, чтобы я прекратил и думать о стольнеестественной и порочной клятве. А затем полились потоки слов, то слишкомбыстрые, то более медленные. Она говорила о наших обычаях, о наших детях, онаших чувственных ритуалах, о нашей долгой истории – обо всем, чем янамеревался пожертвовать.

То была фатальная ошибка.