Она была задумана в стиле четырех Евангелий, написанацеликом золотыми буквами на каждой странице и разрисована миниатюрами, сюжетамидля которых послужили эпизоды истории моего народа.

Моя книга…

Это была та самая книга, которую Стюарт Гордон обнаружил вхранилищах Таламаски.

Для отца Колумбы я вырисовывал каждую букву. Щедро пользуясьсвоим даром к стихосложению, сочинению песен и молитв, я описывал нашуутраченную землю, наши странствия по южной равнине, строительство великогоСтонхенджа. На латыни я изложил все, что знаю, о наших сражениях в мире людей,о наших страданиях, о том, как мы научились выживать и как наконец мое племя иклан пришли к тому, чем мы являемся сейчас: пятеро священников в море людей,поклоняющихся силам, которыми мы не располагаем, изгнанники без имени, нацииили своего собственного бога, борющиеся за возможность вымолить спасение у богатого народа, который боится нас.

«Прочти мои слова, отец, – написал я, – ты,который не хотел слышать, когда я пытался об этом рассказать. Взгляни, онинаписаны на языке Иеремии, Августина, Папы Григория. И знай, что я говорюправду и стремлюсь войти в Божью Церковь, которой воистину принадлежу. Ибо какиначе я смогу хоть когда-нибудь войти в Царствие Небесное?»

Наконец моя работа была завершена.

Я откинулся на спинку кресла и стал внимательновсматриваться в обложку, на которой собственноручно закрепил драгоценные камни.Я смотрел на переплет, который сам выделал из шелка, на буквы, написанные моейрукой.

Я сразу же послал за отцом Нинианом и положил книгу передним. Пока Ниниан рассматривал мою работу, я сидел молча.

Я был безмерно горд тем, что сделал, и слишком уверен в том,что теперь каким-то образом и наша история обретет некий оправдательныйконтекст в огромных библиотеках церковных доктрин и истории. «Что бы нислучилось, – думал я, – я поведал всю правду. Я рассказал, как всепроизошло и чему Жанет предпочла смерть».

Ничто не подготовило меня к появлению такого выражения налице Ниниана, с которым он закрыл книгу.

Довольно долго он не говорил вообще ничего, а затемрассмеялся и никак не мог остановиться.

«Эшлер, – сказал он, – похоже, ты утратилрассудок, если думаешь, что я отвезу вот это отцу Колумбе!»

Я был ошеломлен. Но все же тихим, срывающимся голосомобъяснил, что отдал книге все свои силы.

«Эшлер, – ответил он, – это прекраснейшая книга извсех, которые я когда-либо держал в руках: рисунки выполнены великолепно, текстнаписан на безукоризненной латыни и изобилует множеством трогательных выражений.Просто немыслимо, чтобы человек смог создать такую вещь даже за три или четырегода в тишине библиотеки на Айоне, а уж представить, что ты создал это здесь, втесной клетушке, всего за один год… Да ведь это не что иное, как чудо!»

«Так в чем же дело?» – недоуменно спросил я.

«В содержании, Эшлер! Это же богохульство! На латыниСвященного Писания и в стиле алтарной книги ты написал безумные языческие стихии сказки, полные похоти и чудовищные по сути! Эшлер, такой стиль большеподходит Евангелиям или Псалтири!»

«Я хотел, чтобы отец Колумба прочел мои слова и осознал ихистинность!» – заявил я.

Но я уже понял бессмысленность своих объяснений. Моя защитане имела никакого значения. Увидев, что я совершенно раздавлен, Ниниан сложилна груди руки и посмотрел мне прямо в глаза.

«С первого дня, как только я вошел в твой дом, – сказалон, – я осознал твою бесхитростность и порядочность. Только ты смогсовершить такую глупую ошибку. Отложи книгу в сторону и выкинь из головы всюэту историю раз и навсегда! Посвяти свой необычайный талант надлежащейтематике!»

В течение целого дня и всю ночь я думал обо всемслучившемся.

Тщательно обернув книгу, я снова отдал ее Ниниану.

«Я являюсь твоим аббатом в Доннелейте, – сказаля, – по официальному назначению. Так вот, это последний приказ, который яотдаю тебе. Передай эту книгу отцу Колумбе, как уже было сказано. И сообщи емуот моего имени, что я решил уйти и совершить паломничество. Я не знаю, скольдолго буду отсутствовать и куда направлюсь. Как ты мог понять из этой книги,продолжительность моей жизни уже многократно превысила обычную для человеческихсозданий. Может статься, я никогда не увижу снова его или тебя, но мненеобходимо уйти. Я должен посмотреть мир. И вернусь ли когда-нибудь сюда или кнашему Богу, ведомо только Ему».

Ниниан пытался протестовать. Но я был непреклонен. Он знал,что должен будет так или иначе скоро уехать на Айону, и потому сдался, напомнивнапоследок, что я не получил от Колумбы разрешения на отъезд. Конечно, онпонимал, что это обстоятельство меня не заботит.

Наконец он отбыл в сопровождении сильной охраны из пятичеловеческих созданий, забрав книгу с собой.

Я никогда больше не видел эту книгу, до тех пор пока СтюартГордон не выложил ее на стол в той башне, в Сомерсете.

Добралась ли она до берега Айоны, мне неизвестно.

Подозреваю, что все-таки она там побывала и, возможно,оставалась на Айоне многие годы, пока все, кто знал о ее существовании, о еесодержании и авторе, не ушли в мир иной.

Мне так и не довелось узнать, видел ли ее отец Колумба. Вночь после отъезда Ниниана я решил покинуть Доннелейт навсегда.

Я созвал священников-Талтосов в церковь и предложил закрытьдвери. Люди могли думать что им заблагорассудится. Они и в самом делевзволновались и что-то заподозрили.

Я сказал своим священникам, что уезжаю, и объяснил, чегоопасаюсь:

«Не знаю, правильно ли я поступаю. Полагаю, что да, но незнаю наверняка. И я боюсь человеческих существ, живущих вокруг. Боюсь, что онив любой момент повернутся против нас. Грянет ли буря, или по стране пронесетсячума, или какая-либо ужасная болезнь случится с детьми из знатных семей – любоенесчастье может спровоцировать бунт.

Это не наш народ! Я совершил глупость, поверив, что мыкогда-нибудь будем жить в мире с ними.

Каждый из вас волен поступить так, как сочтет необходимым.Но мой совет вам как Эшлера, вашего вождя еще с тех времен, когда мы покинулиутраченную землю: уходите отсюда. Получите отпущение грехов в каком-нибудьотдаленном монастыре, где о вашем происхождении никому не известно, попроситеразрешения нести свои обеты там. Но только бегите прочь из этой долины.