Тирана из  Албании, Радио Ватикана, Международное радио Китая, Немецкая волна, возможно, что-то еще. Был еще много всякой всячины на разных языках. Несколько лет кряду радовал непрерывный радиомаяк откуда-то из  Европы, передававший без пауз песню Битлз «She Loves You, Ye-Ye». Именно поп-музыка, конкретно – Битлз, были основной целью моих поисков в эфире. «Вражьи голоса» мало интересовали: там говорили про политику, а меня это не интересовало. К тому же их глушили и не всегда удавалось поймать разборчивый сигнал. Другое дело – «Полуночный попс» из  Лондона, по пятницам в половине двенадцатого ночи, который вел Барри Голланд! Это не только слушали, но и записывали на магнитофон со всеми помехами, которые всегда были на коротких волнах. «Глушилка» эту передачу не глушила, поскольку в ней не было антисовесткой пропаганды.

Без помех радио работало только на  УКВ, но там было мало станций: 1-й канал, 3-й канал и «Маяк». Сейчас изменилось многое. Точно не знаю, но, похоже, все диапазоны, кроме УКВ, просто молчат. Нет там никаких станций, кроме технических.

Не могу, говоря про радио, не вспомнить, что мое первое место работы – Гостелерадио, и первая запись в трудовой книжке: «техник РВА» (радиовещательной аппаратуры). Было это зимой 1968/69 года, когда я бросил Политехнический институт, чтобы потом поступить в  Университет. В мои обязанности входило в назначенное время (те самые 6 часов утра, минут на 10 раньше) включить аппаратуру. Проверить тракт вещания (из кабинки диктора что-нибудь сказать типа «раз-два-три»), а потом в течение дня заправлять в магнитофоны ленты с записями согласно составленного редакторами списка. Одно произведение (песня или иная композиция)  – одна бобина. Их поднимали к нам в студию из хранилища в подвале в запечатанных коробках. Коробку надо вскрыть, бобину вынуть, пленку заправить и включить. Потом перемотать, поместить в свою коробку, заклеить ее и расписаться, чтобы в следующий раз, когда запись снова используют, было ясно, кто был последним пользователем на случай обрывов и прочих дефектов.

Хорошая была работа, я ее любил, но мечтал-то я о другом: о  физике! Потому и отказался, когда мне предложили (услышав хорошую речь и голос, «ложащийся» на запись) стать диктором-стажером, а потом дорасти и до диктора самой высокой – всесоюзной – категории. Физика победила, но я очень много всего узнал: и  о работе радио и телевидения, и о людях, и о жизни и о музыке… Очень полезный и памятный был опыт. Так что радио занимает весьма важное место в моей картине мира.

Если уж говорить о месте радио в картине мира «вообще», то его роль не ограничивается «передачами новостей и музыки», более того, они не самое главное. Радиосвязь обеспечивает движение самолетов, пароходов, поездов, автомобилей. Радиосвязь – это вся современная телефония: все наши айфоны-смартфоны, весь наш вай-фай – это радиосвязь. Телевидение (см. Телевидение)  – тоже радиосвязь. Спутники, ракеты,  – вообще вся армия и все полиции мира – жить не смогут без радиосвязи. Так что радио заслужило свой праздник – День радио, отмечаемый 7 мая – в день, когда Александр Степанович Попов на заседании Русского физико-химического общества в  Санкт-Петербургском университете представил своё изобретение. Произошло это 25 апреля (7 мая по новому стилю) 1895 года.

Вспомню шутку из записных книжек И. Ильфа: «В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет». Над шуткой усмехнусь, но с мыслью не соглашусь: и  счастье есть, и радио, и роль радио в счастье тоже вполне заметна. 

Радость

Могу начать с радикального заявления: если для вас радость – не главное, то вы неправильно живете!

И это не лозунг эпикурейцев, гедонистов, эвдемонистов и прочих искателей удовольствий, к которым я отношусь с пониманием. Я к ним близок, но все-таки отличаюсь. Они – об удовольствии, я – о радости. Радость – это, конечно, удовольствие, но не всякое удовольствие (по моему мнению) радость. Есть такие (физиологические, например) удовольствия, при переживании которых чувство тревоги или стыда, хоть и оставаясь на каких-то дальних планах, не покидает. А тогда радости – нет. Удовольствие, вернее – физиологическое удовлетворение, быть может еще и есть, а радости нет. Радость – очень чистое, безупречное чувство. Это чувство доверчивого, искреннего ребенка. Счастлив тот, кто может переживать подобное и во взрослом возрасте.

Русский язык – и русский понятийный, этический корпус – выработал еще одно понятие: злорадство! Любой русский человек отлично чувствует смысл, эмоциональное содержание этого понятия. А вот в словарях дают, на мой взгляд, неточное толкование. Вот что пишут: злорадство – радость, связанная с чужой неудачей. Или так: злорадство – чувство удовлетворения, испытываемое при неудаче или несчастье кого-либо другого. Такие определения похожи на правду, но мне в них не нравится описание эмоции как некой модификации «радости» или «удовлетворения». При злорадстве не возникает ни радости, ни удовлетворения. И радость и удовлетворение – позитивные эмоции, а эмоция злорадства – одна из самых негативных и разрушительных. Это эмоция кажущегося (именно кажущегося, сиюминутного, поскольку удовлетворения не наступает!) насыщения чувства зависти, чувства мести. В этой эмоции нет никакой радости, хоть бы и «злой», как тоже пишут в словарях. В общем, я хотел бы уточнить, что чувство, так похожее на радость, которое испытывает завистник или мстительный злодей при виде чьей-то неудачи или несчастья, лучше бы не называть радостью.

Обратимся к великой литературе. Вот, например, «Руслан и  Людмила» А. С. Пушкина. Несколько раз в поэме встречается слово «радость», и всегда в позитивном контексте: «В залив отчизны дорогой мы с гордой радостью влетели» или «… привычной думою стремится к  Людмиле, радости своей…» Но однажды Пушкин приписывает это чувство злому волшебнику Черномору: «Злодей от радости дрожит и мнит: свершилось, я на воле!» Здесь нет неточности: Черномор действительно в этот миг переживает радость, потому что решил, что освободился из плена: это его чувство вполне искренне. Неточность появляется в знаменитом «Рондо Фарлафа»:

О радость! Я знал, я чувствовал заране,

что мне лишь суждено свершить столь славный подвиг!

Близок уж час торжества моего: ненавистный соперник уйдёт далеко от нас!

Витязь, напрасно ты ищешь княжну,

до неё не допустит волшебницы власть тебя!  

Неужто Пушкин приписал злобному, завистливому, подлому Фарлафу чувство радости, когда колдунья Наина пообещала ему устранить Руслана и выкрасть Людмилу? Нет, это сделал не  Пушкин. Пушкин либретто оперы не сочинял. Это сделали либреттисты, коих было человек пять… Фрагменты пушкинской поэмы тоже были