своего развития сформировала живые существа, обладающие сознанием. Об этом явлении говорят как о самопознании материи. Тех, кто так считает, называют материалистами. Второй вариант ответа на основной вопрос философии: первично сознание, или некая Идея, Дух. Те, кто с этим согласен, идеалисты. Идеалисты бывают двух сортов: «объективные» и «субъективные». «Объективные»  – это те, кто считает, что существует независящая от человеческого разума и воли некая сущность – Мировой разум, Бог-творец и т.  п. Субъективные идеалисты с этим не согласны и считают, что ничего такого, независимого от воли и сознания субъекта нет, а вот совокупность наших ощущений, переживаний есть, и они являются такой же частью реального мира, как и все прочее. Есть и крайняя форма субъективного идеализма (солипсизм), в котором реальным признается только сам мыслящий человек, а все остальное – плод его воображения.

Субъективный идеализм – шикарная штука! Порой бывает очень удобно побыть им. Вообще-то я себя привык считать и по большей части считаю материалистом, а не идеалистом. И потому, что меня так учили на протяжении всего того периода жизни, когда человек учится в школе, в университете, после университета; и  потому также, что мне эта мировоззренческая база комфортна в психологическом (и онтологическом) смыслах. Именно эта мировоззренческая база побуждает и обязывает меня быть честным, исследуя и постигая что бы то ни было, включая самого себя. Честный же взгляд фиксирует, что я не всегда ощущаю себя безоговорочным материалистом. Более того, не только в ощущениях, каковые суть игра с самими собой или игра обстоятельств со мною же, но и в поведении – ментальном, бестелесном – я легко, порой охотно впадаю в состояние, погружаюсь в мир, в котором вполне естественно существует Бог.

Это воистину – мой и только мой Бог. Он создан моим воображением, и с самого первого момента своего появления в моем ментальном мире он является такой же реальностью, какова любая другая. Он, разумеется, вполне материален, хоть его и нельзя потрогать рукой. Сила воображения (у всех она разная, конечно) порождает комплекс физико-химических процессов в организме, итогом которых является мысленный образ чего-то. Так, образ разрезанного лимона (я обещал к нему еще вернуться) с капельками сока на его поверхности вызывает слюноотделение и даже гримасу на лице. Хоть «живого» лимона-то нет и в помине – ни в руке, ни на столе передо мною. При этом мыслеобраз лимона вполне материален, постольку поскольку являет собой комплекс физико-химических взаимодействий, происходящих в моем организме, в моем сознании.

Точно так и с моим Богом. Взаимодействие меня с лимоном – с образом лимона – было реальным, слюноотделение тоже было совершенно реальным, материальным, физиологичным. И мое взаимодействие с созданным моим воображением Богом такое же. Если и когда он мне нужен – пусть и подсознательно,  – он приходит, является в каком-то образе. Нередко я создаю образ похожий или совпадающий с теми, которые созданы в христианстве и распространены по всему миру, которые введены в мое (и миллиарда современников) сознание и подсознание. Спас Нерукотворный – вот вполне естественный для меня, для моего культурного базиса образ. Но облик и образ может быть и совсем иным, особенно если я об этом подумаю и стану генерировать нечто иное, что сделать легко и что весьма ярко, правдоподобно до мельчайших деталей способно выдавать наше сознание. Тем более что оно упражняется в искусстве создания зрительных, слуховых и обонятельных ощущений как минимум каждую ночь, сочиняя для нас удивительные сновидения.

С моим Богом мне всегда хорошо. Если я мысленно или вслух говорю: «Господи, помоги!», у меня нет ни малейших сомнений, что он поможет. Во всяком случае, сделает, что может, безо всяких условий и оговорок. Если я прошу: «Спаси, сохрани и помилуй!», я не сомневаюсь в нем и его реакции на мою эмоцию. Да, эмоцию! С моей стороны – эмоция, а не деловое предложение, не сделка. У меня нет договора с  Богом, каковой имеется в иудаизме и всех вышедших из него религиях. Мой Бог действительно Любовь. С моей стороны – эмоция, с его – чувство, с его – эмоция, с моей – чувство. Ни я перед ним ни в чем не виноват (не грешен), ни он мне ничем не обязан. Так и живем, в любви и согласии.

Я и в храм (мечеть, синагогу и пр.) могу прийти, неся в своем сердце своего Бога. Или не неся ничего: разные бывают состояния в моем эмоционально-ментальном мире. В храме может быть много других людей, «пришедших к  Богу». И допрежь в нем перебывали тысячи. И каждый так или иначе думал о  Боге. Большинство думало о том Боге, поклоняться которому их учили. В христианском храме – по заветам и канонам христианства, в мечети – согласно исламской традиции, в синагоге соответственно: «Шма Исраэль, Адонай Элоэйну, Адонай эхад!» Большинство при этом представляет себе образ некого объективно, вне сознания и тела существующего Всевышнего, каждый думает, что обращается к кому-то, кто существует как объективная реальность, как Творец всего сущего и так далее. Я же полагаю, что каждый в своем воображении рождает своего собственного Бога. Просто опирается воображение большинства на общую для этой конфессии матрицу. Матрицу изображений (там, где таковые имеются,  – в христианстве, например), или матрицу образов, созданных иными средствами. Но в душе каждого возникал свой собственный образ и свой собственный Бог. Обменяться ими и тем более их отождествить возможности нет, даже если я не только расскажу, но и нарисую, спою и станцую образ Бога. Да, я им поделюсь с другими, но лишь образом, а не  Богом. В этом смысле единобожие – насильственная логическая конструкция, а не естественное чувство. Эта конструкция весьма эффективна для создания организации, церкви. Она позволяет отделять своих от чужих и объединять своих в паству (если неохота пользоваться словом «стадо»). Ну и так далее со всеми блистательными и трагическими последствиями, которые пожинает человечество на протяжении тысячелетий. Потребность человека прибиться, присоединиться к той или иной общности естественна. И не только в психологическом смысле – хотя и этого достаточно,  – но и в прямом житейском. Но это уже разговор не о  Боге, а о церкви и ее роли в жизни человека и общества.

Считая себя неверующим, я не могу не признать, что мои размышления о религии носят устойчивый и очень многоаспектный характер. Мое отношение к этим вопросам меняется, можно сказать, непрерывно. Лишь спустя многие годы размышлений, обсуждений, чтений, слушаний, наблюдений, путешествий и т.  п. я  понял, что