Я, даже состарившись, остался убежден в том, что существо, убивающее и пожирающее других по своей природе, несет больше зла, чем то, что убивает из принципа. У тигрицы выбора нет, ее не переучишь. Сьельсины такие же. А если невозможно добиться взаимопонимания, то какая у нас могла быть надежда на перемирие? Если тигрицу не приручить, не закрасить ее полоски, то остается только пристрелить.

Посидев довольно долго, я встал, обратив внимание на глубокую, гробовую тишину, в которую был погружен корабль. Гудели только вентиляционные системы. После задержания основные двигатели корабля заглушили, и питание шло с «Демиурга», к которому «Мистраль» был пристыкован. Идя по коридорам, я вдруг понял, что никогда прежде не видел их такими пустыми. Вся команда, за исключением десятка с небольшим человек, находилась в ледяной фуге. Наш диалог с Бледными оставался натянутым, но не чрезмерно, поэтому Корво получила приказ отложить разморозку на несколько дней.

Отдавшись во власть архидемона сна, я добрался от шлюза до зала, украшенного захваченными флагами, и пересек «Мистраль» в направлении спальных кают. Придерживаясь рукой за стену, свернул за угол.

Дверь в кают-компанию была распахнута настежь, и в проеме я увидел одинокую фигуру за столом. Ее изгибы были будто вписаны в прямоугольную раму окна. Я остановился, не сдержав улыбки.

Валка оглянулась, вероятно заметив, что я заслонил собой свет из коридора. В тусклом освещении ее глаза были хорошо видны. Она с улыбкой отложила книгу, которую читала:

– Что?

– Ничего, – ответил я, входя. – Сбежал с очередного раунда переговоров.

– Сбежали, – повторила Валка, подвинувшись на диване, чтобы быть со мной лицом к лицу.

– Что? – спросил я в свой черед.

Тавросианка, казалось, катала слова на языке, словно незнакомую пищу.

– Вы ждали этого момента все то время, что я вас знаю, – сказала она наконец, – а теперь недовольны тем, что получили. – Она покачала головой. – Смешно. И что с вами теперь делать?

– Думаю, Смайт с Бассандером задаются тем же вопросом, – ответил я, проходя мимо нее к окну.

– Боитесь?

– Нет, – сказал я, и это было правдой. Я не боялся, хотя на мои плечи и был взвален самый тяжкий груз. – По крайней мере, не за себя.

Она утвердительно промычала и встала за моей спиной:

– Есть прогресс?

Я делился с ней подробностями каждый вечер, когда возвращался из павильона Кхарна после многочасовых дискуссий с рыцарем-трибуном и ее офицерами.

– Нет, – признался я. – Радиационная защита – единственное, чем можно пробить толстый череп Аранаты, но Смайт не торопится выкладывать ее на стол. – Я стукнул кулаком по раме, но мой голос остался спокойным, как стоячая вода. – Валка, я не понимаю их мышления.

Она встала рядом, и мы вместе уставились на готический фрактал «Демиурга», устремленный в бесконечную Тьму. Она стояла близко, почти вплотную ко мне. Я вдруг задумался: всегда ли она стояла так близко? Пахло сандаловым деревом. Не духами – ими Валка не пользовалась, – но после затхлого подземелья Кхарна этот запах был сравним с благоуханием розы в пустыне.

– Никто не говорил, что будет легко, – сказала она, сложив руки.

– Но чтобы так? – ответил я. – Это все равно что с животным разговаривать. Я могу добиться, чтобы меня понимали, но не могу быть уверен, что меня поняли полностью. – Я прижался лбом к стеклу. – Они как будто воспринимают только одно слово из дюжины, даже когда я говорю на их языке.

Повернувшись на сто восемьдесят градусов, Валка облокотилась на окно. Я чувствовал, что она улыбается, но закрыл глаза.

– Удивлены? Мы с вами прекрасно знаем, что наш язык – это порождение мозга, сформированного земными условиями. То, что сьельсины похожи на нас и так же умеют говорить, – совпадение. Неужели вы не заметили? Единственные понятные и нам, и им точки соприкосновения в наших языках – это материальные вещи. Предметы и действия.

Я повернулся к ней, увидел едва заметные линии по краям ее улыбки.

– Для них вещи весомее слов.

– Что? – Она на мгновение показала белые зубы. Прищурилась.

– Гравитация. Огонь. Камень. И так далее. – Я хлопнул ладонью по окну. – Все, что существует независимо от нас. Не надежда, любовь или обмен.

Валка вздрогнула, и я почувствовал, что она готовит ответный выпад. Я догадался, что она скажет, но не стал перебивать.

– Мне казалось, вы верите в истину. – Она сделала особый упор на последнем слове, чтобы наделить его тем же значением, какое вкладывали в него жрецы и маги.

– Верю… Верил. – Я отвернулся к окну и попятился. – Конечно. Но теперь мне кажется, что смысл слов «надежда» и «любовь» является истинным лишь для людей. Схоласты утверждают, что жить в согласии с истиной означает жить в согласии со своей природой. Мы с вами можем поспорить о том, что есть природа, но наверняка согласимся с тем, что природа сьельсинов совершенно иная. – Я усмехнулся. – Может, они и правда демоны.

– То есть истин две? Наша и их? – сказала Валка, все еще ища возможность меня уколоть. – Потому что природы тоже две?

Я вспомнил, как Варро рекомендовал мне придерживаться официального сценария согласно имперской истине, которая была ложной.

– Нет. – Я снова шагнул назад, подальше от окна и Валки. – Истина в том, что наша природа не сходится с их природой.

– То есть вы… что? – Валка повернулась спиной к черному кораблю за окном.

Выстроившиеся вдоль него, бдительные железные статуи пустыми глазами выглядывали из-за ее плеча. Я вздрогнул и зажмурился:

– Если я не смогу заставить их понять? – Я почувствовал, что покачиваюсь, как гребец в каноэ, и выровнялся. – Тогда все мои усилия пойдут прахом, и мы вернемся к тому, с чего начали. – Я еще попятился, пока не уткнулся в подлокотник дивана. – Мы?.. – Я обвел рукой вокруг, намекая, что за нами могут следить.

Валка покосилась в сторону, и дверь в кают-компанию закрылась с металлическим скрежетом. Щелкнули замки.

– Теперь одни, – строго сказала она. – Что случилось? Вы бледнее обычного.

Вдруг смутившись, я укутался в шинель, словно надеясь спрятаться от этих беспощадных глаз, как будто те были глазами всего легиона или какой-то далекой и холодной богини правосудия. Разумеется, это было не так. Это были всего лишь глаза Валки. И мы были одни.

– Это все видения, – признался я, так и не раздавив свой стыд сапогом, как змею. Выражение ее лица, когда я впервые рассказал о том, что мне открылось в Калагахе, никак не стиралось из памяти, и мне не хотелось вызвать его вновь. – Передо мной стоят картины, как мы воюем, как я воюю. Горят планеты и все вокруг. – Я не упомянул, что видел собственное тело с оторванной головой, сброшенное вниз, и не сказал, сколько раз наблюдал свою гибель. – Они говорят, так должно быть. Война должна быть. Но я… Валка, я не понимаю. Уму непостижимо! Выходит, у нас ничего не получится? Как бы мы ни старались? У нас нет выбора? – Я потер лицо руками. – Нам стоило подробнее расспросить Танарана. Узнать, почему они поклоняются Тихим. Что им известно? Я не могу просто взять и ляпнуть об этом в присутствии Смайт и Тора Варро. Что мне делать? Почему вы улыбаетесь?