– В первом приближении отвечает на вопросы, с ним связанные. Тогда все остальное выглядит хоть и сомнительно, но вполне очевидно: встреча с женщиной, имя которой ему не позволяет назвать «честь» – кстати, неплохо звучит, – и кувыркание с ней в ночь смерти Дрюитта, пренебрежение служебными обязанностями, то, что Газ, как сэр Ланцелот, готов броситься на меч[205], и все остальное.

– Ланцелот никогда…

– Я все знаю. Просто хочу сказать, что он пытается выставить себя как само благородство, в то время как в действительности вполне может принуждать пьяных студенток к сексу. А вот это уже не столь очевидно. В этом случае нам необходимо, чтобы хоть одна из них сделала официальное заявление. И в этой связи давайте вернемся к нашим маневрам – представим себе, что мы убедили его, что одна из них это сделала…

– И если нам это удастся, то что это нам даст?

Барбара задумалась, что может им дать комбинация из Раддока, пьяных студенток и автомобильной парковки. И неожиданно поняла.

– Черт бы нас всех побрал, сэр! Это дает нам студентку, которая исповедуется человеку, посвятившему себя Богу. И человека, посвятившего себя Богу и решившего «поговорить» с Раддоком о его поведении. И мы получаем девочку Ломакс, общающуюся с Йеном Дрюиттом.

– Но вы же не можете предположить, что ей понадобилось семь встреч с Дрюиттом, дабы наконец поведать ему о том, что делает Раддок с молодыми женщинами в своей патрульной машине…

– Но если она одна из них…

– Подумайте вот о чем, Барбара, – не проще ли не попадать в категорию «одна из них», просто прекратив напиваться? Или напиваться дома, если уж совсем невмоготу?

– Если мы правы относительно того, что происходит и как он их набирает…

– И если он вообще их «набирает», потому что никто нам об этом прямо не сказал.

– Гарри Рочестер, сэр.

– Гарри Рочестер видел ПОПа с молодыми людьми – среди которых были девушки, – выглядевшими пьяными. Точка. Вы же понимаете, в чем проблема?

Хейверс вновь посмотрела на зáмок. На другой бойнице был развернут еще один баннер. «Как важно быть серьезным»[206]. Линли, тоже увидев его, пробормотал: «Трудно назвать это антидотом к предыдущей, но хоть что-то».

– Итак… – обратился он к Хейверс.

Она знала, что сейчас инспектор имеет в виду не Оскара Уайльда.

– Мы никуда не можем деться без доказательств, – произнесла сержант.

– Даже если сценарий о Раддоке и студентке нам нравится, ради него мы с вами забываем о некоторых деталях.

– Я это знаю, – согласилась сержант. – При чем здесь Финн; что это за обмен звонками между Дрюиттом и Раддоком; почему Раддока попросили присматривать за Финном и имеет ли это какое-то значение; откуда этот промежуток во времени между арестом Дрюитта и моментом получения обвинения в педофилии… Что еще, сэр?

Щелкнув пальцами, Линли произнес:

– Мы с вами полные идиоты, Барбара.

– Это вы о чем? Почему?

– Все дело в том, что кому-то надо было, чтобы арест произвел именно Раддок. А это могло произойти лишь в том случае, если патрульные из Шрусбери – ведь это их прямая обязанность – были бы чем-то заняты. Вот на это и потребовалось девятнадцать дней.

– То есть Раддок ждал, пока у этих ребят появится какое-то занятие где-то еще… например, серия ограблений?

– Совсем нет, – Линли покачал головой. – Не бойтесь очевидного, Барбара. Ждал вовсе не Раддок.

Ладлоу, Шропшир

Накануне вечером Тревор Фриман сделал то, чего не делал уже многие годы. Он пошел в паб и напился. Кло дома не было – она позвонила и сказала, что задерживается на поздней встрече, – поэтому он решил не готовить на одного, а отправился в паб, где заказал себе скампи[207] с горошком и солидную порцию жареной картошки. Все это Тревор запил пинтой светлого, а потом заказал еще одну. В конце концов он выпил четыре. Залакировал все это порцией «Джеймисона»[208] на два пальца, после чего вернулся домой и нашел Кловер за столом на кухне, просматривающей накопившуюся почту.

– Надеюсь, что тебя кто-то довез до дома, – сказала она, поднимая на него глаза, когда он вошел.

Тревор подошел к столу, встал перед женой и шутливо отдал честь.

– Образцовый солдат прибыл в ваше распоряжение, – отрапортовал он. – Скотланд-Ярд был, и я рассказал им сказку. Так что в мире все спокойно.

– Я не люблю, когда ты пьян, Трев. Но если ты хочешь об этом поговорить…

– Я этого не говорил. – И Тревор отправился спать. Ночь он провел на узкой постели в комнате Финнегана.

Утром, когда он проснулся, Кло уже не было дома. Тревор решил, что это к лучшему. Ему надо было сделать несколько важных вещей, и он не хотел тратить время на еще одну попытку добиться правды от своей жены.

Фриман отправился прямо в Ладлоу. Его разговор с Газом Раддоком не должен был быть слишком длинным, но он обязательно должен состояться.

Приехав, он позвонил ПОПу на мобильный, чтобы выяснить, где тот находится. «Неплохо бы поговорить» – так Тревор объяснил свой звонок. А еще добавил, что он в Ладлоу и легко может встретиться с Газом там, где тому будет удобно.

Было слышно, как Раддок удивился, что Тревор в городе, но не стал задавать лишних вопросов. Вместо этого он сказал, что совершает свой ежедневный обход территории и в настоящий момент идет от гипермаркета в сторону Стейшн-драйв. Потом он заглянет на вокзал и мимо библиотеки пройдет на Булл-ринг. Может быть, Тревор пересечется с ним где-то по дороге?

«Это было бы здорово, – ответил Фриман. – Сейчас я как раз возле полицейского участка, а это от Булл-ринг совсем недалеко. Мы скоро увидимся».

Поговорить можно было и по телефону, но Тревор хотел видеть Газа перед собой. Поэтому, как только место встречи было назначено, он поехал вверх по Нижней Гэлдфорд-стрит в направлении Тауэр-стрит. Она выведет его на Булл-ринг как раз в том месте, где находилась самая красочная достопримечательность Ладлоу – причудливое многобашенное, многоуровневое, многооконное строение, называвшееся «Физерс Инн».

Как всегда, гостиница привлекала множество фотографов, потому что ее балконы были сплошь увиты виноградом и цветами, а граненые оконные стекла с добавлением свинца сверкали на солнце. Здесь Тревор и увидел Газа Раддока, охотно позировавшего с группой туристов. Казалось – хотя на нем и не было обязательной формы и каски, – они приняли его за традиционного и теперь не существующего английского «бобби», обходящего свой участок.